Асьенда

При воспоминании о том, как я упала на колени, а темная кровь стекала с подбородка на пол, меня затошнило.

То был обман. Тьма не могла мне навредить.

Но она убила Ану Луизу, раздался голос на задворках. Я подумала о холодных руках, столкнувших меня с лестницы, о том, насколько пугающе настоящими они ощущались. Насколько настоящей была ненависть. Тьма едва не убила Андреса.

Стараясь не задрожать, я бросила взгляд на недостающую на крыше красную черепицу и бурую бугенвиллею, криво свисающую с оштукатуренных стен. Сан-Исидро должен был стать моей победой. Моим будущим. Моим домом.

А сейчас мне оставалось лишь надеяться, что он не станет моей могилой.

Я сделала глубокий вдох, сжала руки в кулаки, чтобы набраться смелости, и шагнула внутрь.

Дом иначе стоял на своем основании. Если раньше он был покосившимся, расползшимся – будто конечности впавшего в спячку зверя, обернутые вокруг главного здания, то теперь…

Теперь он пробудился.

Ощущение, что за мной наблюдают, перестало быть нежным касанием, робким и застенчивым чувством. Оно стало нахальным, его пристальный взгляд – распахнутым и зловещим, и теперь за каждым моим шагом в сторону гостиной наблюдали с неприкрытым интересом, как пес, разглядывающий кусок мяса.

Мне всего лишь нужно убрать в гостиной. Андрес позаботится о круге.

Мы должны убедиться, что не останется никаких следов того, что мы предприняли – и в чем провалились, – пока не приехал Родольфо.

Дверь в зеленую гостиную лежала в коридоре, как бездыханное тело, ее будто сорвало с петель взрывом. Я вошла в комнату, и под туфлями захрустело стекло.

Внутри было холодно, от чего я вздрогнула. Дело ведь не в том, что комната находилась на западной стороне, и солнечные лучи еще не проникли внутрь после длинной, холодной ночи…

Все лежало на прежних местах: свечи, одеяла, аккуратно сложенные у камина и неиспользованные, так как мы с Андресом не спали по очереди, как изначально задумывали.

Сердце пропустило удар, когда я вспомнила, как Андрес обмяк тряпичной куклой после удара о стену. Стена была шероховатая, белая, простая. Никаких признаков потустороннего. Ни крови, растекшейся по полу. Ни копала, наполняющего воздух.

Я принялась за уборку, повиновавшись приказу Андреса не переступать круг. Каждый раз, приближаясь к угольным отметкам, чтобы собрать свечи, я тут же вспоминала настоятельность в его голосе. На полу вокруг отметок ощущалось тепло, как будто на камне лежало живое тело. Как будто в нем билась жизнь.

Это настолько не соответствовало холодной комнате, что, впервые прикоснувшись к полу, я отдернула руку, как если бы обожглась.

Андрес сказал, что чувствует оживленность.

У меня не было совершенно никакого желания проверять, что это значит.

Пока я убиралась, меня занимала не менее насущная проблема: как, черт побери, встречать Родольфо в этом доме? Даже сам воздух в этих стенах на вкус стал другим, не тем, каким Родольфо застал его. Я не могла находиться в доме по ночам без успокаивающей пелены копалового дыма. Я не могла спать в темноте, как это нравилось Родольфо.