Асьенда

В комнате было тихо и только потрескивал огонь.

Я остановился, и палец проскользил по странице Библии, не распознавая строк под собой. До чего странно, что дом предпочел затихнуть в этой комнате. Я всегда слышал, как он жалуется, как лукаво перешептывается, как журчит при каждом разговоре.

Сейчас же он был тихим.

И это было не благочестивое молчание священных мест, не почтительная тишина кладбища. Это было… странно.

Я прочистил горло, зная, что донья Каталина все еще наблюдает за мной, и принялся читать.

Палома заняла место рядом с Марианой и взялась за свое шитье.

Из ее косы выбивались темные тонкие волоски; она кусала губы, пока шила – прямо как Тити, когда ее что-то беспокоило. Воздух в комнате стоял тяжелый, но тяжесть исходила не от огня; это была напряженность, источник которой я не мог распознать. Когда Палома, с кучей одеял в руках, настояла на том, чтобы провести меня до покоев, примыкающих к капелле, я не стал сопротивляться.

Моя комната была скромной: камин, стол, кровать. Пол из глины вперемешку с гравием был начищен лаком и шагами многих поколений.

На стене висела полка для книг и простой деревянный крест. Палома закрыла дверь и положила одеяла на стол. Затем зажгла несколько свечей и встала надо мной, пока я сидел у камина и разводил огонь. Я поглядывал на Палому краем глаза. Она снова кусала губы и теперь, когда руки не были заняты шитьем, перебирала кисточки на своей шали.

Мне был знаком взгляд человека, которому есть что сказать, но говорить он боится. Я понизил голос, чтобы звучать как можно мягче и не спугнуть Палому, – так я обычно разговаривал с птицами.

– Тебя что-то беспокоит. Могу я помочь?

– Помощь мне как раз и нужна, – выпалила Палома, поднимая голову. Она выдвинула стул из-за стола и села, в защитном жесте подтягивая колени к груди. – Именно твоя помощь. Видишь ли… – Она запнулась, уставившись на огонь. – Моя подруга не решилась спросить тебя прямо, хотя я и говорила ей, что ты безобиден. Она… Это Мариана, она сегодня сидела с нами. Робкая девушка. – Я кивнул, но «робкой» бы я ее не назвал.

Мариана вздрагивала всякий раз, когда я двигался, и плечи ее тут же ссутуливались. Она укололась иглой по меньшей мере дважды от резких движений.

Именно так двигалась моя мать, когда еще была жива.

– Тити наверняка тебя научила, – сказала Палома. – Наверняка. Ты должен помочь ей.

Наша бабушка научила меня многому. Я не сразу догадался, что Палома имеет в виду.

– Я не понимаю.

Палома подыскивала слова, явно взволнованная. От разочарования в ее глазах блестели слезы, и, когда она заговорила, голос у нее дрожал:

– Когда хозяин был здесь, он принудил Мариану.

Я уставился на Палому, пытаясь ухватиться за слова; потрясение жалило щеки, будто пощечина. Слова не находились. Господь, почему Ты отрекаешься от Своего народа? Почему Ты не защищаешь их от золоченых чудовищ, что рыщут по земле?