— Извините за бедный стол, — сказала Тарья. — Это всё осталось от праздника. У нас шарттан или кагай-шурби делают только по праздникам, а в простые дни мясо едим не часто. Только, если варим, салму или иногда щюрбе. А так картошка, овощи, каши, ну, рыба. Да, в общем, мы сейчас, как и русские, и щи варим, и котлеты, когда мясо есть, делаем… Зато всё из русской печи.
Поставив всё это на стол, Тарья ушла в их с мужем комнату и вскоре явилась во всей красе чувашской женщины. Поверх свободной белой полотняной рубахи типа хитона, расшитой красным затейливым каким-то геометрическим орнаментом вверху и внизу, а также по рукавам, красовался передник, тоже с красной вышивкой и аппликациями.
Голова Тарьи была повязана таким же щедро расшитым и украшенным узорными полосами, орнаментом, кружевом и бисером платком. И я увидел другую Тарью, отличавшуюся от зачуханной бабы, которую мы встретили днём. Эта показалась мне красавицей, какой она, наверно, всегда и была.
Я искренне восхитился действительно красивым нарядом женщины, и та, зардевшись, пояснила:
— Теперь в таких нарядах ходят только в деревнях, да и то, если свадьба или обряд какой, ну, ещё бывает в праздник. А так мы ходим как все, в городской одежде.
А по поводу платка Тарья грустно сказала:
— Видели бы вы наших девушек, когда они надевают тухью или хушпу, украшенные вышивками, бисером и монетами.
И в голосе её слышалась ностальгия по давно ушедшим временам, когда деревенский быт чувашской деревни был совсем другой.
Хозяин, Сандар, или как он сказал: «на русский манер Александр, но все зовут Сашкой», сидел так, как он, очевидно, ходил дома, то есть в длинной до колен белой рубахе без всякой вышивки, но подпоясанной красным шнурком. Был Сандар или Сашка как и другие чуваши, которых я уже видел, невысокого роста, с небольшим монгольским разрезом глаз, широким, как у Толика лицом. Но в отличие от него, с темными жесткими волосами и карими глазами. Толик же при своем монголоидном типе лица отличался европеоидным русым цветом волос и светлыми глазами.
Мы выпили за знакомство, потом за хозяйку и хозяина, причем хозяину налили сразу почти полный гранёный стакан. Я пил тоже из такого же стакана, но налил себе совсем чуть, а Толя от хозяина не отставал и чувствовал себя как дома. Тарья не жеманилась и тоже выпила водки и видно было, что это ей привычно. Как ни странно, Сашка выглядел трезвым и после второго стакана, а Толик заметно повеселел и его потянуло на разговоры. Он вспомнил свою деревню Казанку, откуда приехал в Омск, чтобы поступить в художественное училище, да так здесь и остался. Стал рассказывать про посиделки, которые у чувашей называются «улах».
— Хорошо было, — вздыхал Толик. — Херсем рукодельничают, гармонь, песни, танцы.
— А манкун? — моментально отозвалась Тарья. — Самый лучший праздник. Всё уберешь, помоешь, мужчины вокруг дома все вычистят, выметут. А потом пироги, крашеные яйца, лепёшки, ватрушки…
— У нас на пасху всегда были йава, — добавил Толик.
— А качели, а на санках? — вспомнила Тарья и залилась веселым смехом.
— А пиво из бочек? — напомнил Сашка. — Гуляли так гуляли. — А саварни, когда зиму провожали. Весело было. Особенно, когда чучело сжигали. И пива — море.
— Пиво — это хорошо, — серьёзно сказала Тарья. — Только сейчас больше самогон пьют. Сейчас редко какой мужик в деревне трезвый. Приезжаю в деревню, вроде, все работают от мала до велика, и все не трезвые. А ведь раньше такого не было… Да вон и мой сидит — тихий, работящий, а без водки — никак.
Сашка на незлобивые слова жены не повёл и ухом, только допил водку, оставшуюся в стакане и хрустнул соленым огурцом, смиренно принимая как факт упрёк своей Тарьи.
— А когда я девчонкой жила в Машканке, кроме пива разве что могли выпить медового вина. И пьяных не было… Мы никогда замков не знали, всё на виду. Не дай Бог, кто-то набедокурит — лучше уезжай, потому что житья в деревне не будет… Нигде так старших не уважали, как у нас в чувашской деревне, и все были как одна семья, все друг другу помогали. А теперь как-то быстро всё пошло наперекосяк.
— У Чувашей — как, например, и у якутов, легко появляется алкогольная зависимость, — пояснил я. — Такая зависимость есть у китайцев, японцев и корейцев. Это наследственная причина.
Все чуть помолчали, переваривая новую для себя информацию. Потом Сашка сказал: