— Я подумаю, — пообещал я.
Яшунского позвали на сцену, он кивнул мне и заторопился к выходу. В дверях чуть задержался и спросил Филиппова:
— Пашку Алмазова провожать пойдешь?
— Спрашиваешь! — живо повернулся к нему Филиппов.
— Вы в шахматы играете? — спросил Филиппов, когда Яшунский скрылся в коридоре.
— Играю, но не люблю. Нет нужного азарта, — ответил я и тоже вышел из гримёрки.
Рабочие сцены больше всего были заняты в антрактах, а когда шёл спектакль, занимались чем угодно: сидели в комнате монтировщиков, играли в карты, чесали языки, травили анекдоты, а то и выпивали; но по звонку, предупреждающему об окончании акта, бросали всё и бежали на сцену, чтобы заменить или обновить декорацию, когда уже занавес закрыт.
Много интересного можно было услышать в такие часы свободного ничегонеделания. Как-то я спросил Давыдовича, почему мужская и женская гримёрки находятся в разных коридорах?
— Не знаю, почему, но когда-то здесь работала одна знаменитая костюмерша, которая в оба глаза следила, чтобы, не дай Бог, женщина не зашла в мужскую часть. На сцене, говорила, смешивайтесь, а в остальное время «не моги».
— Это Панночка, что ли? — отозвался худой жилистый Вячеслав.
— Она, — подтвердил Давыдович.
— Она, вроде, в своё время была любовницей самого Колчака. Он же, говорят, бывал в нашем театре.
— Это она, скорее всего, сама выдумала. Ну, подумай, на кой хрен адмиралу какая-то театральная бабёнка? — категорически изрёк Давыдович, отметая от верховного главнокомандующего белых армий возможную сплетню. — В театре он, говорят, бывал, но любовниц здесь не заводил… А вот что Панночка могла безошибочно разглядеть настоящий талант, впервые увидев артиста — это точно…
Алмазов, о котором говорил Яшунский, попросил Давыдовича взять человек пять ребят и помочь погрузить вещи в контейнер. Согласились с удовольствием. Я тоже попал в эту компанию, чему был, конечно, рад.
— Эх, такой дуэт распадается. Они же с Карасёвым такие овации вызывали, что другим не снилось. Кстати, Алмазов — это псевдоним, а настоящая его фамилия Панюшкин. Неблагозвучно.
— А куда он? — спросил я.
— Пашка-то? Да в Москву. Его столичный театр приглашает. Колька Карасев обиженный ходит, говорит, что на проводы в ресторан под расстрелом не пойдёт. Карасёв — ладно, а вот другие из стариков почему-то его уход восприняли тоже болезненно: делают вид, что ничего не произошло, а идти на проводы под разными предлогами отказываются.
— Зависть, — заключил Давыдович. — Одна Алочка Волошина сияет, будто это её в Москву пригласили. Все знают, что Москва — её тайное желание… А что? Она успешная. Может быть и получится.
— А Демидова идёт? — почему-то поинтересовался Леонард.
— А как же? Она же сохнет по Яшунскому. Он уже не знает, как от неё отвязаться. Считает себя соперницей Волошиной, хотя ей до неё как кошке до тигра.