Монгол открыл вторую бутылку, и мы выпили еще вина, закусывая картошкой, от которой шел пар, разламывая ее, и выгрызая до подгоревшей корочки, перемазывая руки, носы и щеки сажей. Сажа скрипела на зубах, но это было пустяком по сравнению с удовольствием от печеной в костре картошки.
— Аликпер, ты работать идешь, или в школу в восьмой? — спросил Мухомеджана Монгол.
— Нет, хватит, в школу больше не пойду, — улыбнулся беззаботно Мухомеджан. — Меня в котельную берут. Работа грязная, с углем, зато сезонная. А летом лес, рыбалка. А там посмотрим.
— Как же ты диктант завалил? — удивился Монгол. У Монгола с русским всегда были лады.
— Да он в слове «еще» четыре ошибки делает, — беззлобно засмеялся Мотястарший. — Надо же умудриться, на одной странице шесть орфографических и четыре синтаксических ошибки.
Мотя повернулся к Алику.
— Я ж перед тобой сидел. Когда проверка была, отодвигался в сторону, чтоб ты посмотрел. А ты, придурок, уставился в свой диктант как баран и глаз не поднял.
— Да ладно, чего теперь! — голос Мухомеджана звучал лениво и добродушно. — Да и не хочу я железнодорожником быть. Я природу люблю. Буду зимой готовиться, хочу в «Лесной техникум» поступить. В Брянск поеду.
— Да, это твое, — согласился Самуил и предложил:
— Тебя Каплун подтянет. У него с русским хорошо. В одном дворе живете.
— Да я что? — пожал плечами Каплунский. — Мне не трудно.
— Точно, — оживился Алик. — Каплун, поможешь?
— Сказал же! — подтвердил Каплунский. — Конечно, помогу.
Мы молча жевали яблоки. Все, что можно было съесть, было съедено. Только яблоки еще лежали на газете.
— Как-то получилось, что все по разным местам разбрелись. Самуил в машинке теперь будет учиться, ты, Мотя, с Каплунским — в железнодорожном, я по музыке, — грустно сказал Монгол.
— Самуил, — обратился Мишка к Самуилу. — Ты держись Толи длинного. Он тоже поступил в машиностроительный. Толя хороший пацан.
— Да мы с ним не очень как-то.
— Вот и покорешитесь. Я ему тоже скажу.
— Да не надо. Там разберемся, — уклонился Самуил.
— Ну, смотри, как хочешь…