Вижу, он мелет какую-то чепуху.
— Что еще за обязательство? — рассердился я. — Мы и так отдали целых пятнадцать кранов. Наши карманы — не бездонная бочка.
Фарраши подняли крик и заявили, что они отведут меня к фаррашбаши. Подумав, что, если препираться с ними, они, пожалуй, схватят за воротник и силой потащат, я воскликнул:
— Во имя аллаха, что ж, идемте!
Я надел аба, и мы отправились в Нарин-Кале — резиденцию губернатора.
Вижу, Юсиф Аму также идет с нами. Как я его ни уговаривал вернуться домой, он не согласился и только сказал, что он не найдет себе дома места от беспокойства.
Когда мы прибыли в крепость, нас прежде всего повели к некоему человеку, назвав его «наибом».[161] Один из фаррашей шепнул ему что-то на ухо и ушел. Наиб повел нас еще к какому-то человеку. Это и был сам начальник полиции. Наиб тоже пошептался с ним.
Я был в крайнем смятении. Я подумал, что этим бесчестным людям ничего не стоит продержать меня здесь в тюрьме целый год, и кто услышит мои крики о помощи? Может случиться, что губернатор отдаст приказ отрезать мне уши и нос. Кто тогда вступится за меня, кто мне поможет? Всякий, кого душил ночью тяжелый кошмар, может до некоторой степени представить мое состояние, понять мой ужас и тревогу.
Фаррашбаши между тем с какой-то особенной, свойственной ему манерой, помедлив некоторое время, поднял голову и очень резко и грубо крикнул:
— Ну, человечишко, что же ты сделал с лошадьми?
— С какими лошадьми?
— С теми самыми, которые ты нанял вчера.
Стараясь держаться смелее и независимее, я громко закричал:
— Да понимаешь ли ты, что ты говоришь? Что я могу ответить на такой вопрос?
Фаррашбаши вскочил в страшном гневе и заорал:
— А ну-ка пойдем!
Мы прошли двор и очутились в большом зале. Я увидел, что возле окон залы, скрестив руки на груди, стоят несколько просителей и истцов, настолько неподвижных, что можно бью подумать: душа уже покинула их тела.
Судья восседал на кресле, а несколько поодаль от него сидели какие-то люди в чалмах.
Фаррашбаши подтолкнул нас ближе, и мы остановились, опустив головы. Он доложил судье:
— Эти люди наняли лошадей, а теперь отказываются от этого.