— Я да-ла сло-во ид-ти на ме-сто! — протяжно повторила Полинька, глядя на него лукавыми глазами.
Пот крупными каплями выступил на его лбу. Он машинально достал платок и отерся.
— Я вам отдам своего снигиря и цветы, — сказала Полинька грустным голосом. — Вы будете его любить? а? — Но вдруг она вскочила и дико закричала: — Карл Иваныч! Карл Иваныч!
Башмачнику сделалось дурно. Полинька, дрожа от испуга, в отчаянии металась по комнате, обливала его голову водой, терла ему виски. Наконец он медленно открыл глаза. Все еще придерживая его голову, Полинька сквозь слезы улыбнулась ему; на бледных еще щеках вспыхнул легкий румянец, глаза заблистали таким счастьем, что Полинька покраснела и отняла свои руки; но он удержал их, приложил к своей горячей голове, хотел поцеловать, но вдруг вскочил и, махая руками, с испугом сказал:
— Не надо, не надо! я здоров!
В ту минуту под самым окном послышались крики!
— Пожар! пожар!
Взволнованная Полинька страшно испугалась и начала бегать по комнате, как безумная, тоже повторяя: «пожар! пожар!» Башмачник кинулся вон. Полинька отворила окно и, высунувшись из него, дико вскрикнула:
— Спасите! горю!
В переулке была беготня и тревога; почти в каждом окне торчала испуганная фигура.
Вдруг раздался дикий, оглушительный хохот. Полинька подняла голову: с ведрами и баграми в руках, Доможиров и его сын стояли на крыше своего дома. Хохот так разбирал их, что они ломались и коверкались до исступления, не хуже тех паясов, которые, забравшись на балкон своего балагана, употребляют все усилия, чтоб завлечь в балаган почтеннейшую публику.
— Ну, ну! ну! — кричал, прикрякивая, Доможиров, как будто сам себя уговаривал, что уже довольно посмеялся; но стоило ему взглянуть на сына, чтоб покатиться с новою силою.
Полинька тотчас догадалась, в чем дело: Доможиров пошутил. Скоро узнала она и подробности шутки. Лежа на окне и перебраниваясь с девицей Кривоноговой, Доможиров вдруг озабоченно начал глядеть на крышу ее дома; глядел, глядел… и, наконец, быстро, не говоря ни слова, исчез с окна; а через минуту он и красноухий сын его были на крыше в оборонительном положении.
— Пожар! горим! — гаркнула девица Кривоногова так, что разом привела в тревогу весь Струнников переулок. Схватив чугун, она побежала на чердак, чтобы накрыть трубу, но впопыхах сунулась в слуховое окно, по тучности тела, до половины засела в нем и увеличивала общую сумятицу дикими криками: ей казалось, что ноги ее уже горят!
Смех Доможирова успокоил всех. Только хозяйка не успокоилась: высвободив, наконец, свое туловище из засады, она пустила чугуном в Доможирова и кричала на всю улицу, что она жаловаться пойдет.
— За что? — спросил Доможиров, едва переводя дух. — Разве я кричал, что пожар? а?
— А зачем на мою крышу глаза выпучил?
— А почем же я знаю, что вы с меня глаз не сводите? — с гордостью заметил Доможиров и юркнул в слуховое окно, опасаясь гнева девицы Кривоноговой, которая долго еще высчитывала сбежавшейся публике недостатки и дурные качества Доможирова, его отца и даже прадеда.
Полиньку очень рассердила шутка остроумного соседа. Перебежав через улицу, она тихо отворила дверь и вошла к нему. Он сидел на корточках у окна, наблюдая украдкой за своим врагом. Полинька рассмеялась.
— Афанасий Петрович!