И они разошлись в разные стороны.
— Кто твои родные? как ты живешь? чем живешь? — расспрашивала старуха Полиньку, шагая так скоро, что усталая Полинька едва успевала за ней.
Полинька решилась итти к Надежде Сергеевне и потом уж возвратиться домой вместе с ней, чтоб отстранить малейшее подозрение соседей о своих ночных похождениях.
— Благодарю вас, прощайте! — сказала она, увидав себя в знакомой улице.
— Ну, прощай; если понадобится что, не забудь меня.
— Прощайте!
И Полинька рассталась со старухой. Узнав, что Полинька не ночевала дома, Кирпичова кинулась домой, чтоб потребовать объяснения у мужа.
Она вспомнила, что Кирпичов вчера уж слишком усердно просил ее написать записку, чтоб приехала Полинька, что записку эту он сам передал артельщику, и не сомневалась, что он принимал участие в похищении Полиньки.
Но Кирпичова не было дома. Бедная Надежда Сергеевна не знала, что делать, как вдруг явилась Полинька; радость подруг была неписанная.
Пересказывая свои похождения, Полинька не забыла рассказать, что горбун грозился погубить Кирпичова и пустить по миру все его семейство.
— Ты предупреди его, — сказала она.
— Напрасный труд! — печально отвечала Кирпичова. — Он так ему вверился, что не позволит о нем дурного слова сказать. Разве поверит, когда придут описывать магазин…
— А уж скоро! — невольно, с трепетом сказала Полинька. — Он мне писал, что срок векселю в значительную сумму приближается.
— Когда он писал?
— Вчера.
— Да ведь он вчера же сделал моему мужу отсрочку… (Они не знали, что ценой отсрочки была именно записка, которая чуть не погубила Полиньку.)
— А знаешь что? — сказала Полинька. — Может, дела твоего мужа и не так дурны, а они только сговорились пугать нас, чтоб, понимаешь…
— Бог их знает.
Кирпичова вместе с Полинькой пошла в Струнников переулок, и когда башмачник, измученный и убитый, прибежал к Полинькиной двери, Полинька уже давно сидела в своей комнате.
Восторг башмачника доходил до безумия. Забыв свою обыкновенную застенчивость, он бросился целовать Полиньку, потом Надежду Сергеевну, потом опять Полиньку, и радостные слезы ручьями текли по его бледному лицу, которое в ту минуту было прекрасно; необычайное одушевление придало ему энергию и выразительность, которой недоставало в лице доброго Карла Иваныча.