Двор. Баян и яблоко

22
18
20
22
24
26
28
30

— Плевали они на народ, им чужие приятней. По чужой дудке и пляшут, а мы вот локти кусай!

Это поднялась с места и вышла из-за стола уже ободрившаяся и потому разъяренная Устинья Колпина. Вьющиеся жесткие волосы, намокшие от пота, как дикарский убор из перьев, стояли над ее красным, будто воспаленным лицом.

— Мы вам не ребятишки — балясы точить! Рученьки, ноженьки, сидючи, затекли, а толку не вижу. Да еще слушай, как эти двое (она ткнула пальцем в сторону Семена и Шмалева)… ишь какие спорщики, блага-а-родные!.. перепираться вздумали! А кто не знает, что эти двое… — Устинья еще злее замахнулась на Семена и Шмалева, — эти двое за одну девку, за Александру свет Трофимовну, дерутся, горло друг дружке вот-вот перегрызут!

— Как… как ты смеешь?! — пронзительно, вскрикнула Шура. — Никогда этого не было, врешь!.. Семен Петрович, да осади ты ее!

Шура, сорвавшись с места, остановилась как бы на лету под молодой легкой и сквозистой липой. Болезненной легкостью дышала и сама Шура; вскинутая к Семену ладонь ее как бы готовилась схватить летящее ей навстречу избавление.

— Семен Петрович!

Но Семен, бледный, пришибленный, молчал.

— Я… — после тяжкого вздоха заговорил он, смотря пустыми глазами на закатное радужное, точно свадьба, небо, — я против… товарища Шмалева отнюдь не возражал… Не возражал, — повторил он и надел машинально кепку.

— Вот и слава богу! — безмятежно сказал дедунька. — Люблю, когда дружба.

И, сделав знак роду своему, старичок неспешно пошел прочь во главе семейного шествия.

Устинья, играя боками, проплыла мимо Шуры.

— Ай голубка, голубка, не по тебе наш Семен нареченный! Не защитник он тебе… бедная ты моя, голубушка!

— Ну, извините, жалеть здесь некого, — сказал быстро Шмалев и, почти угодливо поклонившись Шуре, осторожно взял ее беспомощную руку. — Александра Трофимовна не из таких. Кого сама наречет, тот и атаман!

Все стали молча расходиться.

Кто-то дернул Никишева за рукав. Оглянувшись, он увидел насмешливо улыбающееся лицо Баратова.

— Ловок парень… а? — шепнул Баратов, кивая на Шмалева, который явно торопился увести Шуру подальше от всех. — Деревенский Ромео не так-то легко уступает свою Джульетту!.. Ка-ак все шло у вас деловито… но столкнулись страсти, и все смешалось!.. Посмотри же, ваша партия собеседников расходится далеко не победительно!

— Да, «беседушка», которую мы взяли в свои руки, могла завершиться несколько иначе, — задумчиво сказал Никишев.

— Вот и говорю… страсти помешали! — повторил Баратов.

— Страсти… Ромео и Джульетта… ей-ей, выдумки все это, Сергей. Не в страстях тут дело!.. Ты слышал, что Устинья пробурчала этому благолепному старичку… Недослышал? Жаль. А она констатировала фигурально следующее: «Коли шерсти не собрали, так хоть дегтем плеснули!» Вот они и плеснули дегтем в сторону Семена и Шуры… и кое-кого смутили. Но «деготь», с чем фигурально Устинья сравнила их общий «трюк», уверяю тебя, порожден не взрывом страстей, а другими причинами.

— Так раскрой их, Андрей Матвеич!