— Залюбила ты ноне советску власть!
Бойкая баба не сдавалась:
— Как хошь назови, а только и мы тоже обхождение настоящее ценим. Поглядим вот, как баюковские дружки опростоволосятся, приедут из суда-то несолоно хлебавши.
Бабы, идя домой, говорили:
— Ах ты батюшки мои, вот язык-то!
— И секет, и рубит — не остановится.
— Откуда что берется? Прямо чисто митинг завела.
Прошел сенокос. Завалили все вышки пахучими охапками свежего сена, — высокие уродились ныне травы на поемных лугах.
Степан, уминая последнюю охапку сена, потный, красный, не сдержал довольства и подмигнул домовнице. Она слегка вспыхнула и нахмурила тоненькие брови на белом лбу, — загар не льнул к ней.
— Что ж тут особенного? Постарались — и земля дала что надо, — и Липа замолчала, поведя бровью, — такая у нее привычка, если что не так сказано.
Степан не обиделся — домовницын нрав он уже знал. Иногда он даже побаивался ее неторопливой, раздумчивой насмешки, ранней самостоятельности.
Не спрашиваясь, она сама кончала работу, старательно умывалась, меняла платьишко.
— Ну! Теперь до вечернего удоя свободна.
Или:
— До ужина все сделано.
Знакомых девушек у нее было мало, потому за ворота выходила редко, а в свободное время садилась на крылечко с работой. Или подперев щеки кулаками, низко глядела в книжку близорукими глазами. Кольша удивлялся:
— Куда вам столько ума, Липа?
Она отвечала сухо, дергая худенькими плечиками:
— Привыкла я, люблю книги.
Поворачиваясь спиной, она всем видом своим показывала, что недовольна: зачем мешают, кажется, она свое дело знает.
ebooksa