Ее плечо толкнулось в грудь Платона, и в робкой душе его что-то больно и зло содрогнулось; вспомнилось блаженное время, когда Баюков не жил дома. Платон сипло сказал:
— Видеть его, краснорожего, не могу! Сколько зла может один человек другим устроить!
— Это верно, — мрачно согласился Андреян.
Марина, громко сглатывая слезы, метнула сжатым кулаком в ту сторону, где пышно цвел огород на ее бывшем дворе.
— И ведь живет, зловредный, не подавится!
Маркел, вдруг почему-то оживясь, хохотнул, закашлялся. Его дрожащий, торопливый голос, казалось, родил какие-то особенные, легкие, скользкие слова. Казалось, каждое из них проплывало в темноте и юрко исчезало, оставляя после себя ядовитый следок.
— Хо… этакому подавиться!.. Сказала ты, бабонька… Этакий здоровущий да занозистый мужик два века может прожить. Для него надо смерть десятью глотками скликать али прямо на плечи ему посадить — только тогда, глядишь, сдастся!
Все вдруг замолчали, а Маркел тягуче зевнул и закрестил рот.
Уже меньше стали говорить деревенские о распре двух соседних дворов. Все уже привыкли видеть, как понурая Марина, невесело гремя ведрами, обходит колодец за две улицы, чтобы не идти мимо бывшего своего двора. Привыкли и к тому, что Степан Баюков и вся семья Корзуниных при встречах огрызаются, отплевываются и перебраниваются.
Крепче всех задирал старик Корзунин, изобретая новые попреки, ухмылки, выискивал самые злые и обидные для Баюкова слова. Сыновья не отставали от отца, и в их маленьких глазах горела тяжелая ненависть.
Степан тоже не оставался в долгу и усвоил себе один способ «уедать» Корзуниных: бросить сквозь сжатые зубы рывком одно-два слова, посмешнее, поглумливее, и пройти мимо, беспечно насвистывая.
Платон, как и Марина, старался не попадаться на глаза Степану. Недогадлив, неговорлив был Платон, да и стыдно было чего-то перед Степаном.
На всяких бабьих сборищах судачила Матрена Корзунина, нигде не упускала случая насесть на баб.
— Кто лучше-то: мы или он, Баюков? Мы вот бабу пригрели, кормим, поим.
Ей возражали:
— Чай не даром. Работает на вас.
Матрена разливалась:
— И-и… милые! Какая тут работа по нашим нонешним достаткам! А в роду нашем еще одна баба уж и лишняя стала, по совести скажу.
Или уверяла всех горячо:
— Вот в свидетели к нам не хотели пойти. А чего боялись? За такие дела, как наши, советская власть горой!