— Спасибо, — улыбнулась Липа и вышла из комнаты так, будто выпорхнула.
Дочерна загорелая старая нищенка, присевшая в тени корзунинском бани, хлебала вчерашние щи из глиняной плошки и терпеливо слушала жалобы Марины на горькую жизнь.
Нищенка спросила осторожно:
— Да как же, родная, ты этак очутилась-то?
Марина, потупясь и вздыхая, рассказала, как «слюбилась» с Платоном.
— Самое себя теперь ненавижу!.. Дура, дура простоволосая, все для мужика забыла… А что вышло? И Платона, и меня все попрекают, словно только для баловства это было, на короткое времечко… Да ведь, может, так и есть, дурь все это… а вот работа, хозяйство — на всю жизнь… Не ценила я ничего, от сытости башку глупую с плеч сняла… Вот впилась в меня тоска, впилась, как клещ… и не пускает… Лучше бы мне помереть!..
Было время, Марина тосковала о Платоне, злобясь на мужа, — но что значила в сравнении с прошлой эта новая упорная тоска?
Марина металась в бессоннице, мечтала о ранних вставаниях под петушью задорливую песню, как бы вновь и вновь видела суетливых кур, клюющих просо, свиные рыла, парные от свежего пойла, мягкую морду Топтухи — всю привычную жизнь своего бывшего двора. Мычанье Топтухи, сытое похрюкивание свиней казались ей теперь напевнее самой заливчатой гармони. Кажется, позови ее сейчас Степан, просто для работы по двору, — пошла бы, только бы не томиться здесь. Но на баюковском дворе уже распоряжалась другая, которая вот-вот станет хозяйкой дома. Об этой чужой, враждебной ей женщине, которую пока что все звали домовницей, Марина не могла думать без боли и тоски, от которой замирало сердце.
Наконец Марина не выдержала и решила пойти на баюковский двор. Сама не знала, чего ей нужно, но шла, истомленная одной жаждой — увидеть, опять увидеть свой бывший двор. Подойдя к дому с улицы, Марина была уверена, что Степан с Кольшей на пашне. Так и оказалось — их дома не было. Марина толкнула калитку, перешагнула через подворотню — и в груди захолонуло.
Двор чисто выметен, выровнен, земля похожа на туго прибитый половик. Длинные жерди сверху сняты, и солнце свободно, золотыми потоками гуляло по двору.
В дверях хлева стояла Топтуха, тяжелая, с тучными боками. Марина подумала: «Стельная ходит».
Она протянула дрожащую руку, чтобы потрепать жирную Топтухину шею, но корова фыркнула, повела мордой и отошла— забыла, забыла скотина Марину, свою хозяйку.
Дверь в избу была открыта. Тяжко дыша пересохшим ртом, Марина поднялась по ступенькам.
В сенцах под рукомойником умывалась домовница. Она была без кофты, в юбчонке и голубой сорочке. На табуретке лежал кусок розового мыла, от которого пахло, как от ярмарочных леденцов.
— Здравствуй! — холодно и неприязненно бросила Марина. — Чтой-то рано начала мыться, день-то долгой.
Домовница намылилась еще раз и, отфыркиваясь от пены, сказала спокойно:
— Не ходить же неряхой весь день.
Марина, кивнув на мыло, злобно спросила:
— Богато, видно, живешь?
— На свои покупаю.
ebooksa