Я прикусила щеку и с силой зажмурилась, пытаясь одновременно сжать бедра. Между ног разлилась раскаленная лава, внутри все ныло и тянуло.
— Хочеш-ш-шь?.. — повторил он и подул на влажную дорожку, отставленную его губами.
Перед глазами потемнело.
Кивнула, не веря, что сделала это.
— Я хочу взять тебя прямо сейчас, — сказал он вдруг жестко, и по позвоночнику скользнула дрожь.
Ощутимая. Очевидная.
— Но я вижу, что ты все еще боишься, — добавил он, и его черная бровь едва заметно приподнялась.
Алый взгляд становился все гуще и гуще, а яд, что будто бы лился в меня от него, жег все сильнее. Где-то под пупком будто бы натянулась невидимая струна, по которой то и дело проходила сладкая дрожь куда-то в самый низ. И от этой дрожи было очень трудно сдерживать стон.
— Я ведь прав? — спросил он тогда, когда понял, что сама я не смогу издать ни звука.
Меня хватило только на то, чтобы кивнуть. Так сильно хотелось, чтобы он опустил руку, чтобы скользнул по моей разгоряченной коже, чтобы коснулся меня своим дыханием и губами… Казалось, без его прикосновений я вот-вот начну кричать. Умолять.
Струны в основании живота голодно подрагивали. Просили, чтобы на них сыграли. С тихим гулом стонали, ждали…
— Тогда я не буду трогать тебя.
Я едва не выругалась.
Страх, меня сковывал страх первой ночи. А еще нежелание делать это с тем, кто ничего ко мне не испытывает. Но кому какое дело до этого, в конце концов? Кажется, сейчас я была готова преступить все свои принципы.
Дож тем временем как нарочно опустил руки по обеим сторонам от себя, уперев их в стол. И стал смотреть на меня, прижимающуюся к нему, сверху вниз.
— Но я готов дать тебе то, что ты хочешь. Если ты будешь хорошей лаурией и доставишь мне удовольствие.
По нервам будто кто-то ударил хлыстом, измазанным в наркотике. Мне стало страшно и приятно одновременно. Мышцы дожа очевидно напряглись под тонкой тканью халата, и я невольно проследила взглядом линию его бицепсов, широких плеч, огромной грудной клетки, которая была скрыта полами халата. Глаза будто сами остановились там, где за темным шелком прятался живой рисунок, и кончики пальцев дрогнули, желая оттянуть ворот, посмотреть… А потом пройтись по рельефному прессу ниже, туда где ткань призывно топорщилась.
Ох…
Перед глазами слегка потемнело, во рту пересохло.
Взгляд взметнулся на застывшего, словно каменное изваяние, дожа, и я поняла, что именно этого он ждет. И я не смогу ему отказать, потому что… до смерти хочу прикоснуться к нему.