— Зачем вы спрашиваете? Ведь я лаурия. Вы можете меня заставить, — выдохнула я через силу. — Можете сделать так, что я сама не захочу никуда уходить, не так ли?
— А я хочу, чтобы ты пообещала остаться со мной… по собственной воле, — ответил дож, чем удивил меня до крайности.
— Без этого вашего огненного вина, или как там его? — ахнула я. — Вы не хотите больше мне его давать?
Это многое меняло в моем представлении о великом и ужасном Красном доже. Так сильно меняло, что в сердце появилась какая-то болезненная надежда.
Зелье страсти… Он не хотел, чтобы мои чувства были наведенными, ложными. Он хотел настоящего.
Как и я.
— Хочу, — вдруг горячо улыбнулся дож будто вопреки моим размышлениям. — Ведь такая, как сейчас, ты мне очень нравишься, Александра…
И мне тоже стало горячо.
— Поэтому я очень хочу дать тебе вино Огненной крови. Но я хочу чтобы ты сама решала. И чтобы твоим решением было остаться со мной.
Рука Сициана медленно поднялась от моего запястья по плечу, скользнула по шее. Пальцы обвели ободок уха, вызвав сноп мурашек по всему телу.
Я задумалась. Мне было жарко, сладко от того что он касался меня, сидел так близко и улыбался, как будто… что-то чувствовал.
И мне казалось, что я счастлива. По-настоящему. Как никогда прежде.
В голову закралась мысль, что, может быть, так даже лучше? Если я буду чувствовать вот это щемящее и прекрасное всю жизнь, то что с того, что это все ложь?..
Во рту появился привкус горечи.
Месяц скоро кончится. И я пойму, что внутри меня ничего нет, а внутри дожа — только огонь и одному ему ведомые цели, которые он преследует, пытаясь оставить меня рядом.
— Я уже дала обещание подчиняться. Вы желаете еще одного? — отведя взгляд, спросила я.
— Мне хорошо с тобой, — раздался бархатный голос, от которого хотелось зажмуриться и млеть. — И я хотел бы, чтобы тебе тоже было хорошо со мной, — продолжал он, словно высаживая мне нож в сердце. Ведь я тоже этого хотела бы. — И я не привык отчитываться в чем-то подобном, Александра, — добавил он, заставив меня вздрогнуть. — Не привык давать своим ауриям, даже лауриям, ту свободу, что дал тебе.
— О какая честь, — фыркнула я невольно, не успев себя остановить.
Перевела взгляд на повелителя.
Сициан мрачно приподнял бровь.