813

22
18
20
22
24
26
28
30

Он ненавидел этого Луи де Мальреша, кровавого бандита, подлого зверя, перед которым всегда испытывал страх и который даже запертый, даже побежденный все еще внушал ему то чувство ужаса и отвращения, которое испытывают при виде рептилии.

Кроме того, Мальреш имел дерзость преследовать Долорес, разве не так?

– Он играл, он проиграл, – говорил себе Люпен, – ему не сносить головы.

Именно этого он желал своему ужасному врагу: эшафота, когда тусклым утром нож гильотины скользит и убивает…

Странный подсудимый, тот, кого следователь на протяжении месяцев допрашивал в стенах своего кабинета… Странный персонаж, этот костлявый человек с лицом скелета и мертвыми глазами!

Казалось, он был в разлуке с самим собой. Его тут не было. И его вовсе не заботили ответы!

– Меня зовут Леон Массье.

То была единственная фраза, после которой он замкнулся в себе.

А Люпен возражал:

– Ты лжешь! Леон Массье, родившийся в Периго и с десяти лет сирота, умер семь лет назад. Ты завладел его документами. Но позабыл свидетельство о его смерти. Вот оно.

И Люпен отправил в прокуратуру копию этого свидетельства.

– Я – Леон Массье, – снова утверждал подсудимый.

– Ты лжешь, – отвечал Люпен, – ты Луи де Мальреш, последний потомок мелкого дворянина, обосновавшегося в Германии в XVIII веке. У тебя был брат, который называл себя то Парбери, то Рибейра, то Альтенхайм: этого брата ты убил. У тебя была сестра, Изильда де Мальреш: эту сестру ты убил.

– Я – Леон Массье.

– Ты лжешь. Ты – Мальреш. Вот твое свидетельство о рождении. Вот свидетельство твоего брата, свидетельство твоей сестры.

И все эти три свидетельства Люпен также прислал в прокуратуру.

Впрочем, за исключением того, что касалось его личности, Мальреш никак не защищался, наверняка раздавленный скоплением доказательств, выдвигаемых против него. Что он мог сказать? В распоряжении правосудия находились сорок записок, написанных его рукой – это подтвердило сравнение почерков, – написанных его рукой банде сообщников, записок, которые, забрав обратно, он не счел нужным порвать.

И все эти записки были приказаниями, касающимися дела Кессельбаха, похищения господина Ленормана и Гуреля, преследования старика Стейнвега, устройства подземных ходов в Гарше и так далее. Возможно ли было отрицать это?

Правосудие смутила, правда, одна довольно странная вещь. На очной ставке со своим шефом все семеро бандитов заявили, что они его не знают. Они никогда его не видели. Его инструкции они получали либо по телефону, либо в темноте посредством как раз этих маленьких записок, которые Мальреш без единого слова быстро передавал им.

А впрочем, разве сообщение между флигелем на улице Делезман и сараем Старьевщика не служило убедительным доказательством сообщничества? Оттуда Мальреш все видел и слышал. Оттуда шеф следил за своими людьми.