Он так описал мне Юпитер, что у меня не осталось иного желания, как скорее начать свое путешествие. Он мне сказал: «На Юпитере есть люди лучшей породы». Он показал мне также старинные грамоты и сообщения об этом. Он только сказал, что телесная жизнь не позволит попасть туда; сначала должна исчезнуть оболочка из праха; душа, которая наполняла лучших из людей, должна сначала расстаться с бренным телом[196]. — Я был поражен мудростью этого человека и часто беседовал с ним о вещах, от которых в иных случаях я не получал удовольствия. Он умел преподносить все это так приятно и возвышенно, что я не мог не заметить, что симпатизирую его чувствам.
«Бонзы, — сказал он мне однажды, — делают людей несчастными. Если бы они служили примером, то и народ был бы иным. Кроме того, они обманывали народ смешной химерой, что тело, которое здесь совершенно разлагается уже через 12 часов, если даже его вовсе не трогать, когда-нибудь, через многие тысячи лет, снова выйдет из земли с той самой сущностью и обликом, с той же самой кожей, ногами и членами. И в это верит неразумная часть населения. Меня и еще несколько человек не уважают за то, что мы думаем иначе. Мы считаем, что части наших тел снова станут тем, чем они были, — снова перейдут в природу и вселятся в иной прах. А наши души получат от божества по поступкам, совершенным здесь, на земле, более изящное или грубое, большее тело на Юпитере или в каком-либо другом из бесчисленных миров в великом царстве Бога»[197].
Я дивился мудрости этого достойного человека и молчал.
Мое путешествие на Юпитер не выходило у меня из головы. Долго я ломал себе голову, пока однажды не увидел сон, просветивший меня. Я этому несказанно обрадовался, ибо на Марсе я не мог дольше находиться из-за вони, хотя к ней уже весьма привык.
Сон по своему содержанию был таков: возьми своего Иоганна, сожги его на ярком огне в камине, и как только ты увидишь, как отлетает ввысь его душа, словно сожженный кусочек льна или бумаги, то будь настороже в этот момент, и все задуманное тобой сбудется. На следующее утро, не долго думая, я очень сильно развел в камине огонь, — Иоганн уже несколько раз спрашивал, что это должно значить, — жара стала совершенно невыносимой, и, прежде чем он сообразил, я схватил его за косичку, сунул его ноги в огонь, он издал громкий крик, воспротивился так, что силы мои почти иссякли, и в один миг сгорел, как лучинка, а его несгораемая душа с большой скоростью тотчас отправилась вверх. Я учел скорость, ухватился за нее и так попал на Юпитер, не поняв, каким образом.
Оказавшись на Юпитере, я сделал несколько любопытных открытий, приключившихся во время моего путешествия.
Я весь светился. Вероятно, это было вызвано большой скоростью. Я смог увидеть глубины своего сердца.
Совсем недалеко от Юпитера я, видимо, слишком приблизился к одному из его спутников, который, вероятно, благодаря скорости полета, проскользнул в широкий карман моего сюртука. Я вдруг почувствовал в кармане мощное землетрясение, и когда я засунул туда руку, то в ней оказался маленький славный шарик размером примерно с лимон, который постоянно норовил улететь прочь. Смотреть на это было очень приятно. Ведь он мог бы навечно покинуть своих соседей или по меньшей мере изменить свое местоположение, будь у меня желание уничтожить это создание творца. Между тем мои глаза стали настолько, ясными и светлыми, что я без особого труда различил на нем моря, реки, города, деревни — короче говоря, все то, что обычно встречается на нашей земле. И еще я увидел, — правда, через продолжительное время, когда всматривался в одну точку (подумайте только об удивительно малых размерах!), как мне казалось двигающуюся, — я заметил, что этот комочек земли населен живыми существами. Это был непрерывно двигавшийся комочек. Я схватил его, как обычную понюшку табаку, положил на ладонь, — глядь — все они выстроились, и вскоре я увидел такую дисциплинированную армию, что мог смотреть сквозь все колонны. Затем они съежились, как блохи, которые заставляют двигаться руки прекрасных дам. Одна часть забралась в волосы на моей руке, другая — их преследовала. Последние показались мне победителями, первые — побежденными. Один из них показался мне особенно большим. А предводитель, явно смущаясь, думал, что находится в лесу. Он все время оглядывался и строил жалкие гримасы. Я не хотел более мучить бедолаг и поставил их всех на то место, с коего я их взял, чтобы посвятить свое внимание другим предметам[198]. — Недалеко было небольшое болото. Я увидел, что оно кишело маленькими зверьками, которые, выглядывая наружу, как лягушки, тем не менее походили на людей. Я внимательно присмотрелся и обнаружил на их лбах имена, как клейма, — «кузнецы лжи Мюнхгаузена». Лжецов, которые приписали мне этот мерзкий пасквиль — книгу, в которой нет и десяти моих сказок, которые уже тысячи раз рассказывались детям в комнатах нянюшек, — этих кузнецов лжи я увидел ползающими в воде друг подле друга. Язык, письмо — все было у них отнято, дабы они не могли более морочить порядочных людей. Я получил немалое наслаждение и подумал о старом предсказании, которое сейчас сбылось:
«Черт меня побери, сын мой! Тебе за это воздастся»[199], и вскоре снова раздался Глас:
«Так был отомщен Мюнхгаузен».
«Так пейте же всегда, но пусть вас всегда мучит жажда, — сказал я. — Это заслуженная расплата». От радости я забыл крепко держать шар, и он ускользнул от меня. Я хотел его поймать, но он сбежал и при помощи своего газа на моих глазах вернулся на свое место.
Великий Гершель[200] в Лондоне заметил невооруженным глазом, что среди спутников Юпитера он отсутствовал два раза по 24 часа, а затем снова появился на своем месте.
Все, о чем мне рассказал мудрец, было чистой правдой. Это был самый настоящий рай. Жители этого счастливого земного шара были не выше 72 футов, то есть в 12 раз больше нас, — впрочем, они были устроены, как и мы. Если бы я однажды не ушел с дороги такой огромной машины, то она бы меня раздавила, как червя. — Нельзя описать, как странно они здесь ели и пили. Когда мне хотелось что-нибудь взять с такого стола, то мне нужно было взбираться наверх по петлицам платья моего Иоганна (получившего здесь белое платье из тафты), чтобы что-нибудь достать или поставить. Их столы, их сиденья — все было соответствующей им величины. Я мог бы сидеть на краю бокала, подобно мухе. Все вокруг изумляло меня. Такое согласие, такая приятность, такие нежные запахи, такая изысканная еда и питье превосходят всякие описания[201]. Я не могу упрекнуть Павла за то, что он восхитился третьим небом[202]. Один человек, к которому мой слуга сразу же поступил, любил меня за то, что я чесал ему ногу. Тогда он опускал руку, сажал меня на большой палец своей левой руки и позволял мне скакать на нем верхом. Глаза у него были такими светлыми и пламенными, что я не мог долго выдерживать его взгляда, хотя и пользовался его глазами при чистке бороды, потому что здесь нельзя было найти зеркал, и при этом они сослужили мне прекрасную службу.
Люди много со мной разговаривали, но я их не понимал. Однако я видел, что живу среди добрых людей, которые находят удовольствие во всех творениях. У них не было обыкновения, как в Европе или в Германии, уничтожать все, что отличается от них, вредно это или полезно. Если бы я был в таком же положении в Европе и если бы я, как муха или комар, пил из стакана 72-футового существа или если бы вовсе по ошибке туда свалился, как это иногда случалось, — со мной разделались бы самым ужасным образом, растоптали бы насмерть, сожгли бы на огне, повыдергивали бы мне один член за другим и нашли бы удовольствие в этой суете или учинили бы со мной еще какую-нибудь штуку.
Я не смог здесь все осмотреть так, как мне хотелось, но заметил, что нигде не видел меньше потребностей, чем здесь, и не встречал таких умеренных людей, нигде — более красивых женщин и девушек. Храм природы был для них домом божьим. — Все они были жрецами, все королями, потому что они не нуждались в высшей власти, потому что все здесь были совершенны душой и телом. Они были самыми счастливыми, каких только можно себе представить. Они проживали свои зоны[203] в блаженнейшем довольстве и невинности.
Юпитер, как я узнал у моего Иоганна, был самой совершенной планетой. Полосы вокруг него, видные отсюда, были водой и морями; жители самым лучшим образом использовали их то для купания, то для увеселительных прогулок на кораблях. Светлые полосы — это превосходные равнины, частично поросшие лесами, украшением которых были изысканнейшие благовонные деревья, гроты и аллеи для прогулок. — В качестве образца для своего сада я взял по одному Bosquet"у и гроту, потому что они мне чрезвычайно понравились. — Здесь люди любовались природой и становились еще возвышеннее. Все думали одинаково, все были правдивы и все — добры. Здесь не было ни споров, ни упрямцев и упрямства, ни клеветников, ни мятежников, ни юристов, адвокатов, докторов-ловкачей и обрезателей кошельков. Все были довольны тем, что имели, и искали свое высшее счастье в том, чтобы стать еще более совершенными для мира, в котором жили.
Здесь я встретил некоторых старых знакомых. Среди них — великого Эйлера из Петербурга[204]. У него была прекрасная обсерватория. Он по-дружески приветствовал меня и показал мне нашу Землю, которая была так мала, что я не мог отличить ее от других малых звезд, так мала, как и любая маленькая звезда, которую видишь с Земли. Его глаза настолько отличались от моих пока еще земных глаз, что он мог видеть идущих по Земле людей. Это был совершенный, полный сил человек. Он предсказал мне много великих событий в земном мире[205], коими я не хотел бы пугать своих друзей. Однако я не могу не затронуть одного из предсказаний, потому что, как мне кажется, оно вскоре сбудется: то, что воздух обложат налогом и подчинят себе. — Он мог свободно парить в пространстве. Он бы и меня охотно научил, но это было невозможно при моем весе. Когда я ему сказал, что хотел бы вернуться на Землю, он дал мне парашют собственного изобретения, с которым я мог не спеша путешествовать от планеты к планете. Мне нужно было только использовать поднимающееся и падающее давление.
Как раз в тот момент, когда я собрался им воспользоваться, мне повстречался старший лесничий X. Я бы его не признал, если бы не его собаки. Тотчас он поднял меня вверх, посадил в одну из своих жилетных петель и весьма дружелюбно заговорил со мной. Мне пришлось рассказать ему о многих своих приключениях. Иногда он от души смеялся, особенно над историей с собакой. С ним были все мои самые любимые собаки, которые, когда он опустил меня вниз, прижались ко мне, как будто почуяв своего прежнего хозяина, и радостно залаяли. Я обнимал то одну, то другую, пока они обнюхивали меня с головы до пят, и особенно собаку с обрубками ног, которую мои читатели, вероятно, еще хорошо помнят[206]. Однако Султана я не нашел. Я надеялся, что он еще жив, упав удачно, что подтвердилось в дальнейшем. Я играл со своим парашютом, не думая его применять, использовал падающее давление, и тут же без труда неожиданно улетел — не прошло и 24 часов, и я снова оказался на Марсе.
Мой парашют оказался превосходным средством передвижения. Я за всю свою жизнь еще не путешествовал так мягко, прекрасно и быстро. Это не сравнимо ни с чем, лучше экипажей, недругом которых я был всю жизнь, лучше лошадей, ранее интересовавших меня больше, чем сейчас, превосходит страусов[207], превосходит веревку из соломы[208] и т. д.
Моим читателям да и мне тоже хватило особого образа жизни, вечных ростков лука и запаха. Итак, я взял, не размышляя долго, свой парашют и прыгнул вниз. Но что это? Прыжок, который доставил меня на Луну, получился не очень удачным — к этому прибавился сильный ветер. — Парашют сломался, страх вырвал его из моих рук, и вместо того, чтобы попасть на Луну, он пролетел мимо нее и опустился на нашу Землю недалеко от Кале[209], где попал в руки воздухоплавателя Бланшара[210], который мальчиком занимался воздушными змеями и уже начал мечтать о больших воздушных путешествиях. Став постарше, он подлатал его, предпринял на нем несколько полетов, а потом приказал изготовить новый инструмент того же рода, при помощи которого он, как вы знаете, делает так много фокусов-покусов. — Однако с оригиналом исчезла и тайна поднимающегося и падающего давления. Теперь, господа, вы не будете более удивляться великим открытиям Бланшара. Вы знаете их источник. И если бы всегда удавалось напасть на след изобретений и замыслов великих ученых, то мы могли бы здесь иногда делать чертовски интересные открытия.
ebooksa