– Нравится. Тау[44]…
– Вот и ладно, – тяжело произнёс Кощей, поднимаясь. – Ну… Подожду, что ли, тут, пока не вернётесь.
Ярина насторожилась. Обыда замахала руками:
– Ещё чего не хватало – тут ждать! Иди, иди по своим делам. А мы своими займёмся.
В глазницах Кощея полыхнуло пламя – на мгновенье разгорелось по всей избе и тут же стихло, как не было. Бессмертный погладил Ярину по плечу, кивнул Обыде и исчез за порогом, растворился в дожде, не сходя со ступеней.
– Не остывает, – пробормотала Ярина, дуя на подаренный уголёк.
– А ты в ладони сожми. Один раз обожжёт, а потом перестанет, и не потеряешь так никогда, – отрешённо посоветовала Обыда. – С собой бы взять неплохо, авось пригодится.
– С собой? Пойдём куда-то? Я думала, шить сегодня будем, – заворожённо глядя на дождь в дверном проёме, проговорила Ярина.
Серые нити неслись с неба, стремительные, густые, как самый тонкий, прозрачный лён. В них вплетались хвоя и листья, в них звенели последними струнками отошедшее лето, грибные запахи, птичьи крики. Никак, Кощей печальную красоту наворожил.
– Сегодня другие у нас дела, – со вздохом повторила Обыда. Заперла за Бессмертным дверь, ногой поправила половик у порога. – Собирайся, глазастая.
Ярина подняла голову: редко в голосе Обыды сквозили ласковые ноты.
– Ты всё рядила-гадала, что да что за чёрной дверью, – стараясь, чтобы весело и беспечно прозвучали её слова, добавила Обыда. – Вот сегодня узнаешь.
Думала, Ярина запрыгает, засмеётся, тут же к дверям побежит… Нет, только кивнула. Спросила негромко:
– Холодно там?
– Холодно, глазастая. Очень холодно.
– Точно. Ты ведь шубу в прошлый раз надевала. И мне, значит, достать?
– Я сама достану. Иди сходи на двор, там уж День вовсю гарцует. Скажи, чтоб далеко сегодня не уезжал, чтоб возле избы кружил. И Ночь пускай задержит, сколько сможет.
– А он сумеет? А как?
– Как – это уж его дело. Уговорами там, догонялками. Может, коней поить вдвоём поведут. Да ты ему скажи только, а он и сам знает, не впервой. Обувки-то не забудь! Опять выскочишь босая, кашлять будешь ползимы!
Ярина, кивнув, унеслась во двор. То сидит часами, склонившись над дощечкой с мотыльками да багульником, то прыгает, как егоза: только в избе подметала, глядь – уже у опушки порхает, свои васильки ненаглядные ласкает.