А за околицей – тьма

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что тебе страшно, глупая? На что учишься-то? Чтоб сильней быть, чем страх.

Силы оставили; не помнила, как снова уснула. Проснулась – на всю избу пахнет супом, наваристым, мясным. Вокруг печи – гора чугунков, половников, на полу лужи, яблоневые дрова кое-как свалены, зато на столе – скатерть, нарядные деревянные ложки, белая свеча.

– Что за праздник у нас?

– Спускайся, – позвала Ярина, суетясь у стола. – Ешь.

– Опять яблоню без меня на дрова рубила, – проворчала Обыда, принюхиваясь. – А супчик-то ишь какой наварила. Хорош.

– А то, – незнакомо, криво улыбнулась Ярина.

Обыда спустила ноги, доплелась до стола. Глянула в чугунок: пузырьки жира, тонкое крылышко в глубине, перламутровый блеск по поверхности и пар из кольца в кольцо. Охнула.

– Ярина! Гамаюн, что ли, сварила?!

– А то, – повторила ученица, двигая ей миску.

– Ярина! Ты… ты зачем…

Взглянула на тонкие Яринкины руки – загар по зиме сошёл, красные жилки отчётливо вились по пальцам, ладони были в мелких кровавых пятнах, – опять охнула, опустились плечи.

– Зачем, милая?

– Чтоб ты поправилась. Ешь давай, – скупо велела Ярина. – Чтоб не вышло, что зря сварила.

Обыда принялась молча есть похлёбку из крыла Гамаюн, чувствуя, как с каждой ложкой возвращается сила, как перестают дрожать руки и проясняется в голове. Только во рту по-прежнему было горько, и каждый душистый глоток вставал комом. На дне миски светилось крохотное перо.

– Съешь, – тихо потребовала Ярина. – Чтобы ещё сто лет не хворать.

Что было делать? Варёную Гамаюн и Живой Водой не оживить. Проглотила Обыда перо – и мир заиграл красками, забыто остро глянули глаза, погорячела кровь.

Далеко-далеко послышалась печальная песня.

* * *

Ярина крепилась до вечера, с особым усердием сидела над книгами, над травами, ни в поле не бегала, ни к Журавлиному озеру. Обыда носилась по избе, по Лесу, переделывая запущенные дела, – успевала только кое-как глянуть, проверить, не ревёт ли опять ученица. Не ревела. Только к ночи, когда снова печально запела Гамаюн, сказала, глядя в брёвна:

– Я ведь птенца убила.

Обыда тяжело вздохнула. Развела руками.