– Я смотрю, и дыхание Инмара достала, и голубую траву. Неужели успела в Хтони набрать? Страшною ягою станешь в силе своей… – задумчиво сказала Обыда, рассматривая куколку. – А пока запомни: чтобы по-настоящему кукла ожила, чтобы не бездушной гляделкой стала, а честной помощницей, Светлая Вода нужна. Инмар ведь в алангасаров кроме дыхания ещё и разум вложил. Об этом забыла? Ничего тебе твоя куколка обо мне не доложит, даже если за пазухой её буду носить.
Слёзы сами закапали – на руки, на пол; тёмные пятна поплыли по доскам, и снег за окном, словно услышав, усилился, накрыл лазурь белой шалью.
– Ничего, ничего. Так и учишься, глазастая. Я не в обиде. А ты на будущее запомни: не верить в себя плохо. А слишком верить – ещё хуже. Ну-ну, не плачь. Ничего я тебе не сделаю. – Обыда усмехнулась, согнутым пальцем отёрла глаз. – Горжусь только, что ученицу такую вырастила. Что до яг… Раз пришла ты ко мне, значит, Лес с Хтонью так решили. Не нам этот обычай менять. Свыкнешься. Прикипишь… А пока забудь-ка обо всём. Придёт время – вспомнишь, а пока забудь, забудь, глазастая… А за Светлой Водой съездишь, посмотришь на родник. Всё равно уж вышла вся в хозяйстве, пора набрать…
Мерно говорила Обыда, много, тихо, баюкала словами. Опять поплыло всё в памяти, смешалось, подёрнулось дымкой. Терпеть этого не могла Ярина, но противиться колдовству не было сил.
В подполье заплакал, болея на зиму, Коркамурт. Обыда обняла Ярину, принялась покачивать, как малого ребёнка.
– Ш-ш, ш-ш. Забывай, забывай… Всё это забывай пока.
Снег чертил всё чаще, уже не шалью, а пуховым одеялом накрыло небо, и сплошная белизна виделась из окна. Та же белизна, ласковая, баюкающая, которым слоем обняла Яринину память до поры до времени.
– Хваткая растёт, – вздохнула Обыда, усаживаясь на лавку.
Шершавый камень холодил, царапал. Она стянула платок, подстелила под себя – сразу стало теплей.
– Хваткая, – согласился Кощей. – Цикория тебе капнуть? У меня и наливка вишнёвая есть, и кумы́шка[59].
– Кумышки налей. – Яга закрыла глаза, опёрлась о стену. Пожаловалась: – Силы не те уже. Даже с Чимой и то полегче было. А тут… Будто к земле тянет.
– Ещё бы, – засмеялся Кощей. – Веков-то уж сколько?
– Веков-то и тебе много, батюшка, а смеяться так и не научился.
– Чего это?
– Того это. С лица-то твоего смерть смотрит сквозь улыбку.
– Приходится, матушка. Коли внутри бессмертный, снаружи костями обкладываешься, льдом обрастаешь, мхом, камнем. Да и тебе, гляжу, всюду уж конец мерещится.
– Какой там конец, – слабо отмахнулась Обыда.
Кощей стукнул об стол кувшином, поставил рядом плошку с холодными виртыре́м[60]. Обыда, не открывая глаз, протянула руку, щёлкнула ногтем по чашке – и кувшин живо подпрыгнул, наполнил её почти до края.
– Мягкая, – попробовав, с грустью произнесла Обыда.
– Куда тебе крепкую? Развезёт совсем, как домой пойдёшь?
ebooksa