А за околицей – тьма

22
18
20
22
24
26
28
30

– Обыда её заставила. Посулила, чего Туливи́ть[62] хотела. Обманом туда завела.

– А кто этот юсь?

– Ярина! Зачем в чужую память без спроса лезешь? – измученно крикнул День.

– Кто этот юсь? – требовательно повторила Ярина. – Кто?

– Я.

– Ты? Ты умеешь лебедем обращаться?

– Умел, – обронил День, потемнел и больше не сказал ни слова до самой опушки. Спешился у околицы, помог Ярине слезть – уже вовсю щебетали птицы, розовели, зовя солнце, сугробы, – и проскакал на ту сторону двора.

– Мрачный сегодня День, – заметила Обыда, выходя на крыльцо. – Айда, я кöжыпо́г[63] напекла. Проголодалась, поди, пока скакали?

– Мрачный, – только и кивнула Ярина. – Он сказал, что умел юсем обращаться. С чего бы юсем, Обыда?

– Поедим сначала. Кöжыпог стынет.

Обыда зашла в избу, остановилась у стола. Но Ярина упорно качнула головой с порога:

– Нет, объясни сначала. Почему юсь? Он ведь Красный День, не Белый.

– Ты вон тоже, гляди, светленькая, серебристая, тонкая-звонкая. А как вцепишься, так хуже клеща лесного. Не всё, что внутри, наружу выходит.

– Что с ним случилось? Зачем он в болота полетел?

– Русалку свою спасать, – буркнула Обыда.

– Он сказал, это ты её обманом заманила туда. В болота.

– Обманом! – сердито хмыкнула Обыда. – Как бы не так! Сама меня умоляла человеком её сделать, чтобы рядышком с Днём своим ненаглядным быть. А без платы, глазастая, никакие дела не делаются, сама понимать должна. Я ей обещала помочь, она мне – чешую дать. А чешую у живой русалки только на болотах хтоневых можно срезать, тут же окунуть в тину и обернуть в ряску, чтоб силу не потеряла.

– И что же?

– А то. Если бы День не вмешался, если бы не помчался спасать её, всё бы обошлось. А то ведь испугалась, бедовая, принялась голосить, День обернулся юсем и бросился за ней. Что она успела ему рассказать, пока тонула, один Нюлэсмурт знает.

– Она утонула?