– Я думала, конец, – с трудом выговорила Ярина, чувствуя, что не может больше пошевелиться, что осталась в ней последняя искра, и нужно молчать, не думать, напитываться, набираться тишиной, пока не разойдётся, не осветит душу. – Думала, конец.
– Сколько раз так думали. И боги, и люди, – ответила Обыда. – Думали, что всему конец. А всё ещё не конец. Не конец, глазастая.
Глава 16. На пороге осени
Дверь в избу открылась, когда Ярина только вышла на край опушки. Выбралась, мягко улыбаясь, стягивая с шеи дарёные бусы, стряхивая с платья хлебные крошки, карамельные осколки. Сбросила чёботы, натёршие ноги. В глазах до сих пор стоял блеск большого костра.
Ярина добралась до избы, поднялась по ступеням. Прислонилась к дверному косяку, глядя на знакомую горницу. Снова мечтательно улыбнулась – и едва не подпрыгнула от ругани вынырнувшей из-под земли Обыды:
– Нюлымтэ́ куня́н[71]! Ты на кого похожа? На кого похожа, горемычная?
Ярина засмеялась: в глазах – поволока, спутанные волосы тяжёлой короной, подол изорван. Веяло от неё сырым лесом, птичьим пером, папоротником, дымной кумышкой.
– Ты бы себя видела, – прошипела Обыда, заталкивая уставшую ученицу в избу. – Разве так можно! Разве может так яга себя не блюсти!
– Ай…
– То-то тебе и «ай»! То-то тебе и «ай»! – воскликнула Обыда, суя в мягкие, непослушные пальцы кусок мыла. – Умывайся сейчас же!
Ярина набрала воды в пригоршни, принялась тереть лоб, щёки, глаза – припухшие, в тёмных разводах от жжёной пробки.
– Для кого так намазалась? Для Ночи Тёмной? Для девок деревенских? Как русалка бесстыжая!
– Потом. Потом… – едва шевеля губами, мотнула головой Ярина.
Обыда поймала в зеркале её мутный взгляд, увидала отголоски костра, в который бросали дрова. Можжевельник кидали – взвивались розовые искры. Ель клали – поднимался изумруд. И плясали вокруг, и хоровод водили… Яринкина сладкая печаль на самой поверхности плавала: так бы всю жизнь прожить. Жаль, нельзя дольше остаться, жаль, память нельзя оставить новым подругам… Повидались вечерок, а больше им будущей яги не вспомнить.
Ярина моргнула, вздохнула; и будто костерок внутри потушили, задули искорки. Одна усталость осталась, усталость и пустота.
Ровно так же было. Так же было, когда Звон Вечерний к себе, к теням своим уходил… Обыда покачала головой, разгоняя воспоминания. Погладила ученицу по плечу.
– Потом так потом. Иди. Спи.
Это было как удар, как если бы треснула и упала ей на голову, осыпав листьями, тяжёлая ветвь с Инмаровой берёзы. Словно гора раскололась пополам и открыла не тьму, а мерцающие недра, полные света, предчувствия лесной весны. Как Обыда не видела раньше? Почему не замечала, измотанная теми, кто каждый час рвётся в Хтонь, опустошённая веками заботы о Лесе, измученная чередой учениц, последняя из которых так отчаянно не хотела становиться в цепь? Как, как не углядела в ней сходства с самой первой?
Может, оттого, что Сольвейг с первых дней была воплощением яги, крепким и ясным? Без сомнений шла за наставницей, несмотря на то что Белое Пламя ей досталось, не Лиловое. Обыда не раз думала: не первая это её жизнь в Лесу. Не может у такой юной быть таким мудрым, таким остывшим сердце.
Сольвейг была спокойна, верила наставнице безоговорочно с самого начала. Недоверчивая же, любознательная, жаждущая открыть все двери Ярина долго казалась противоположностью, но с тех пор, как побывала в Хтони, а затем едва не добралась до Золотого сада, что-то поменялось. Не поменялось – открылось; упала пелена. И светлые лесные глаза налились цветом, окончательно потемнели. Потемнели волосы, потемнели помыслы. И те же жесты, ту же улыбку увидела вдруг Обыда, те же ноты услышала в голосе и те же вопросы.
ebooksa