И, засучив рукава, надев передник, Гуля взялась за работу — начистила целую миску картошки, а потом принялась крошить на доске свёклу и морковку.
Миррина мать ласково поглядывала на Гулю, любуясь весёлой домовитостью, с которой та хозяйничала у них на кухне.
— Твоя Гуля — прелесть! — сказала она дочери, когда Гуля, схватив ведро, побежала за водой.
— А что я тебе говорила? — с гордостью ответила Мирра.
— Куда же мы положим нашу гостью? — спросила мать Мирры, когда Гуля вернулась.
— Обо мне не беспокойтесь, — сказала она. — Я уже выбрала себе место: у вас тут есть замечательный чердачок.
— Но там же не на чем спать.
— Мы с Миррой сена притащим. Встанем чуть свет — и купаться. Да, Миррочка? Что человеку ещё нужно?
Мирра согласилась с Гулей, что больше человеку ничего не нужно.
Ночью на чердаке, на охапках свежего сена, от которого пахло полынью и мятой, девушки вели большой и серьёзный разговор.
— Знаешь, что мне пришло в голову? — говорила Гуля. — Я хочу поступить в Гидромелиоративный институт. Закончу его — и куда-нибудь в пустыню: прокладывать каналы, бороться с песками…
— В пустыню?! Вот ещё нашлась пустынница! Да ведь ты без людей жить не можешь. Нет, это тебе совсем не подходит.
— Подходит! — упрямо сказала Гуля. — О пустынях неправильно думают, Мирра. Мне рассказывал хлопец один, который недавно вернулся из экспедиции, что там идёт удивительная работа. Он очень уговаривает меня идти в этот институт.
— Ну и пусть уговаривает! Не слушай его. Пустыня — это такая мертвечина. И потом, ты так любишь воду, плавание, греблю, а в пустыне только и воды, что в какой-нибудь походной бутылке или манерке!.. [24]
— В том-то и дело, что пустыне надо дать воду, — перебила её Гуля. — И тогда она вся зазеленеет, превратится в сад. И это может сделаться на твоих глазах, под твоими руками. Нет, я хочу в пустыню!
— А театр, кино? Я всегда думала, что ты поступишь в театральную школу. А тут вдруг — нате, какой-то гидро… мидро… даже выговорить невозможно.
— Я и сама сначала хотела идти в театральную школу. Но знаешь, если бы я была настоящая, прирождённая артистка, я бы и думать не могла ни о чём другом, кроме сцены. А у меня тысяча желаний. И больше всего мне хочется участвовать в каком-то трудном, серьёзном деле, хочется бороться, встречаться с разными людьми, ездить и ходить по нашей стране.
— Ты, Гуля, ужасно любишь жизнь. Вот в чём дело!
— Да, правда, люблю. Мне бы, кажется, три жизни дали — и всё бы мало было: четвёртую подавай. А уж если всего одна в запасе, так неизвестно, с чего и начинать… И того хочу и другого — и всего по полной тарелке!
— Жадина, — сказала Мирра.