Аистов-цвет

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я полюблю только нашего, большевика, а ты кто такой?

— Я стану большевиком, — отвечаю ей, хоть не знаю еще, что это значит — быть большевиком.

— Сначала докажи, что станешь.

— Как доказать?

— Директора не слушай. Он — буржуазия. Подговори своих пленных, чтобы не шли на шахту работать. Не подрывай нашей борьбы.

— Уленька моя! Да чтобы я тебе вредил! Куда это годится!..

Переговорил я с одним, с другим. Особенно чехи, болгары и словенцы были за то, чтобы не идти в шахту. Приходит директор.

— Почему не пошли работать, господа?

— Рабочие нас туда не пускают, бьют, — отвечаем хором.

— А вы что, не вояки? — напыжился директор.

— А какое нам дело до того, работают ваши или не работают. Не хотим лезть туда. Мы пленные.

Не пошли.

Уля мне в глаза заглядывает, милым называет. Улыбнется и поцелует так, что всякие муки снес бы для нее. Чувствую, будто счастье прикоснулось к моей судьбе. Говорит мне Уля:

— Я тебя читать и писать научу. Только не сорвите нам забастовку, как бы директор ни бесился. Даже если бы жандармы стали вас загонять в шахту.

— Не пойдем, Уля, не пойдем. Моего слова все наши послушаются.

А тут: бах, бах, и притих директор. Разъясняет мне Уля:

— Революция! Царя уже русского скинули. Еще надо вашего императора скинуть, всех королей на свете и всю буржуазию.

— Как же это можно без цисаря? Мы про него говорили: светлейший, золотейший.

— Какой ты красивый, Юрко, а из того, что я тебе говорила, ничего не понял. И царь, и цисарь, и буржуазия без нас не могут жить, а мы без них обойдемся. Вот на тебе на память обо мне ленточку цвета нашей революции. Как закраснеется она в твоем сердце, прицепишь ее на грудь. Дарю тебе, чтобы понял, к чему она зовет, и чтобы боролся за это…

Взял я эту ленточку из ее рук, спрятал так, чтобы не потерять. Ведь это же той девушки подарок, которую я полюбил. Но сказал: