Главное, что нам благоприятствовало, это – погода. В 8 ч. в вахтенном журнале я записал: ветер S – 2 балла, пасмурно; море-2 балла; видимость 10 миль; t° +10 °C. В 11 ч. нас обогнал отряд кораблей, идущих с десантом на Кунашир. Обменялись опознавательными. Всё шло отлично. Как нас встретят японцы, мы не знали. Приказано было приготовиться к бою, но первыми не стрелять. Ночь нас застала в проливе Екатерины. Погода всё улучшалась. В 4 ч. ночи 1 сентября наступил полный штиль и в воздухе, и на море. В 4 ч.36 мин. определились, насколько это было можно сделать по существующей карте. Около 7 ч. утра открылся Шикотан. Последние полтора часа пути до него были самыми мучительными: на сопках стояли японцы и смотрели на наши корабли, они не стреляли. На наиболее высокой сопке просматривалось какое-то здание, около него находилась довольно высокая мачта, а на ней – флаг. Какой – в точности разобрать было трудно. С мостика остров виделся как сплошная гранитная стена – ни заливчиков, ни входов в бухты. “Как же будем заходить, – думал я, – ведь карты-то нет! Куда же заходить?” Но тут же отгонял от себя эту мысль – впереди шёл тральщик с бортовым номером 139. Наверное, он знает, ему и “карты в руки”, как сказал командир.
И, вдруг, не дойдя до сплошной гранитной стены кабельтовых 20–25, мы все увидели, как прямо из неё выскочила шхуна, повернула вправо и на максимальных ходах (это было видно по буруну за кормой) пошла на обход острова с северо-востока. Головной тральщик ТЩ-594 немедленно погнался за ней, дав нам возможность действовать самостоятельно. Мы, естественно, стали держать на то место, откуда выскочила шхуна, обнаружили узкий, как коридор, вход с очень высокими, почти отвесными стенами и, не раздумывая, пошли в него. Как нам представлялось (на глаз!), глубины это позволяли. Выйдя из коридора, мы увидели небольшую удобную бухту с отлогим берегом в её вершине и с деревянным пирсом, к которому мы и направились. В 9 ч.10 мин. пришвартовались к пирсу. Немедленно на берег отправилась десантная группа во главе со старшим лейтенантом медицинской службы Крыловым. Тут же начали выгрузку вооружения и высадку людей.
Тральщик, шедший за нами, пришвартовался к пирсу несколько раньше, и почти одновременно с нами окончил высадку десанта. А тральщик, погнавшийся за шхуной, догнал её, привёл на буксире в бухту и пришвартовался к пирсу чуть позже нас.
Случай с ТЩ-594, погнавшимся за шхуной и приведшим её в бухту, почему-то не зафиксирован ни в одном из известных мне документов. А, между тем, он вызвал разные толки у офицеров кают-компании. Так, например, наш механик, Свет Никольский, был убежден до конца жизни своей (его, увы, не стало в 1986 г.), что флагман струсил заходить в бухту первым (мало ли что, вдруг мины) и нашёл повод, чтобы уклониться. Я лично так никогда не думал. Мне казалось, что просто у него проснулся азарт погони, и он кинулся за шхуной. Конечно, в данном случае он поступил не как флагман, а как мальчишка. Но с некоторых пор у меня появились сомнения относительно места флагмана: а был ли он на головном тральщике? Не находился ли он на концевом? Единственное, что меня смущает – это сигнал, данный нам головным: “Действуйте самостоятельно”. Вот мы и действовали.
Весь день 1 сентября мы простояли у пирса. Днем я с командиром немножко походил по острову в районе бухты. Он был превосходно укреплен, весь изрыт ходами сообщений, полностью скрытыми в земле и имеющими такую высоту, что я, при росте 182 см, мог ходить по ним, почти не сгибаясь. Ширина, правда, у них была невелика, не больше полутора метров. Во второй половине дня полным хозяином острова стал батальон, прибывший с нами, и уже в 18 ч. в распоряжение начальника штаба этого батальона мы выслали обход в количестве восьми человек.
Несмотря на то, что на острове находился значительный и прекрасно вооруженный гарнизон и всё его вооружение пребывало в целости и сохранности, боезапаса к нему не оказалось. Не было найдено ни одного винтовочного патрона, не говоря уже об орудийных снарядах, минах и пр. По всей вероятности всё было своевременно утоплено. Японский генерал-майор Дзио-Дой, начальник гарнизона, якобы говорил (я сам его не слышал и даже не видел, пользуюсь показаниями свидетелей), что приказ о капитуляции он получил за шесть часов до нашего прибытия на остров. Впоследствии, познакомившись с тем, что происходило на других островах, в частности на Итуруппе, я вполне это допускаю: начальники островных гарнизонов знали и о приказе своего Императора, и о капитуляции японских войск в Манчжурии и на Сахалине, но они ждали приказа командующего войсками на Курильских островах, предписывающего капитуляцию войск. А такого приказа очень долго не было.
2 сентября утром снялись со швартовов и пошли на выход из бухты. Дали прощальный салют из эрликонов в честь героической Красной Армии, достойные представители которой оставались на острове. Тральщики салютовали вместе с нами, но снялись со швартовов минут на десять позже. Мы выстроились в кильватерную линию. Концевым опять шёл ТЩ-596, головным ТЩ-594. И этот головной, как флагман, поднял сигнал: “Б -352°”, т. е. показываю курс 352°.
Из лоции Охотского моря, (вып.1, 1954 г. стр.113).
Остров Шикотан, или Шпанберга, является самым крупным островом в Малой Курильской гряде. Длина его с SW на N0 15 миль, ширина 6–7 миль. Берега его большею частью высокие, скалистые и окаймлены опасностями, которые лежат обычно не далее 5 кбт от береговой черты. Берега острова изрезаны большим количеством бухт, многие из которых могут служить убежищем для небольших мелкосидящих судов.
В полдень вошли в пролив Екатерины и через некоторое время на расстоянии 10 миль увидели отряд кораблей в составе одного фрегата, двух тральщиков типа “AM” и двух транспортов. Как выяснилось позднее, это был второй десантный отряд, вышедший из порта Отомари на Кунашир. Им командовал капитан 3 ранга Чичерин. На вечернем чае в кают-компании, (а точно – в 21 ч. ЗО мин.) я услышал приказ Сталина об объявлении 3 сентября днем Победы над Японией. Это был воистину наш день Победы. Быстро поднявшись на мостик, мы вместе с Тимашевским распорядились поздравить идущие с нами тральщики. Они тут же поблагодарили и поздравили нас…
Так или иначе – мы вернулись на Южный Сахалин, мы чувствовали себя дома. На следующий день весь личный состав был выстроен по большому сбору на правом шкафуте для поздравления по случаю дня Победы над Японией. В 12 ч. устроили праздничный обед с чаркой. Все были на подъёме. Один бедный доктор не принимал участия ни в построении, ни в обеде. Он так хорошо отпраздновал накануне, что вышел из строя на два дня. Я бессменно торчал на мостике. Мне, как штурману, это полагалось. Заодно я смиренно нёс крест вахтенного офицера, давая возможность попраздновать другим. Буду справедлив. Командир также был вполне работоспособным, так же, как и я, почти не слезал с мостика. Захарьян хотел было подменить меня, заступил на вахту, но вскоре под тяжестью выпитого, согнулся и уснул. Пришлось отправить его в каюту.
В 16 ч.12 мин. встали на якорь на рейде порта Отомари. Весь рейд и причалы были заняты кораблями, гордо поднявшими флаги расцвечивания. Увольнения на берег не производили.
– Сегодня увольнять никого не будем, – сказал командир, – там (и он махнул рукой в сторону берега) – мир пьяных. В 19 ч. я сменился с дежурства, передав вахту уже выспавшемуся и протрезвевшему Захарьяну.
Месяц после войны
Вернувшись с Шикотана, мы увидели, что пакгауз, привлекавший всеобщее внимание, почти пуст. Несмотря на то, что его почистили (кто, когда и как – это осталось для нас тайной), город стал грязнее и угрюмее. Японцы в нём ещё жили и довольно много, но на улицах показывались редко, и встречаться с ними было неприятно: слишком усердно они улыбались и кланялись. Нам это казалось неестественным. А наши военные, особенно армейские, прибывшие с Запада, вели себя не лучшим образом: пили и безобразничали. Их, конечно, наказывали, но толку было мало. Продолжительная война многих развратила. Дальневосточники, просидевшие в готовности четыре года, были дисциплинированнее, но и то срывались: война и тут делала свое дело.
К ночи окончили погрузку лесоматериалов и 16 сентября распростились с Отомари, который, это надо прямо сказать, нам изрядно поднадоел. Хотя это и была исконно русская земля, но письма сюда нам ещё не шли. А без писем – какая жизнь!
Кстати, об истинно русской земле. С XVII века Сахалин населяли кекгальцы, орочоны (или ороки) и айны (или курильцы). Орочоны говорили на тунгусском языке с примесью гилякских слов; есть предание, что это тунгусы, перекочевавшие на Сахалин из Удского края (т. е. из России). Считалось, что русские на Сахалине впервые появились 17 августа 1805 г., когда пять русских матросов – Иван, Данила, Петр, Сергей и Василий – были высажены Хвостовым в селении Тамари-Анива, т. е. именно там, где теперь находилось Отомари. Эти русские перешли на реку Тымь в 1810 г., в то время, когда в Тамари пришли японцы. Однако, думается, что это только одна из версий. Все жители Сахалина еще в XIX веке никакой власти – ни китайской, ни японской, ни российской над собой не признавали и ясака никому не платили.
Русский флаг в Тамари-Анива был поднят Г. И. Невельским 22 сентября (4 октября) 1853 г. Им там же был основан Российский Муравьёвский пост, начальником которого был назначен майор Н.В.Буссе. С этой даты вся территория Сахалина стала неотъемлемой принадлежностью России.
Что касается Курильских островов, то их населяли айны. На языке айнов “кур” или “куру” означает “человек”. Камчадалы-ительмены называли население Курильского архипелага “кужи”, что значит “живущие на юге”.
В XVIII веке айны были обращены в православие и сохраняли эту религию, русские имена и фамилии, даже находясь под японским владычеством. В период 1855-75 гг. айны сселялись японцами на Шикотан, но нам их там видеть почему-то не пришлось. Может быть, из-за слишком кратковременного пребывания, а может быть и там их уже почти не осталось.