Капитан поправил мицу на голове и удовлетворённо произнёс:
– Та-а-ак! Я ж предупреждал! Говорил же – плохая примета! Вот она и сбылась тут же, Иван Петрович!
Обстановка стала критической, лоцман стоял в явном мускульном ступоре, часто хлопал глазами и раздувал ноздри, как беговая лошадь. За всю свою многолетнюю деятельность ничего подобного он не видел. Капитан понял: ещё минута и наш пароход снесёт причал. Он подбежал к рулевому, переложил руль на другой борт, поставил ручку управления главным на полный назад и приказал старпому:
– Кричи на бак – отдать правый якорь!
На этот раз якорь с шумом ушёл в воду, и судно стало разворачиваться по оси якорной цепи, как стрелка на циферблате. Ошвартовались к пирсу в одно касание.
– Вот так сразу надо было! – заметил капитан лоцману.
Лоцман, ещё не до конца отошедший от шока, только и сказал на прощанье:
– Считайте, что я ничего не видел. Разбирайтесь тут сами, почему у вас якоря плавают.
Когда капитан позвал к себе боцмана для разъяснений, тот честно признался:
– Необъяснимо всё это, Пётр Сергеевич. Как русская душа загадка, так и всё, что творится вокруг неё, тоже есть загадка и недоумение.
Tomorrow
В 70-е годы стали мы часто захаживать на западный берег африканского континента. Заходы были весьма экзотические. И самое интересное, что куда бы мы ни попадали, – будь то Дакар, Монровия, Сьерра-Леоне или Пуэнт-Нуар, – всюду происходили какие-либо приключения или просто мелкие, а то и крупные, недоразумения, которые обязательно оставляли неизгладимый след в памяти.
Одно из таких недоразумений, которое можно отнести к разряду средних, произошло на внутреннем рейде столицы Сьерра-Леоне, что в переводе с французского означает Львиная Гора. Мы стояли в ожидании причала в глубокой бухте, в которой отражались обступившие её зелёные холмы Африки, похожие больше на горы. Поэтому и вода в бухте казалась зелёной, а вернее – иссиня-зелёной. По этой прекрасной тёмной поверхности ходили, пересекаясь под разными углами, узкие африканские пироги. Пироги эти были классическим образцом долбёжного искусства, т. е. выдолблены из цельного куска дерева, к которому для пущей остойчивости привязывался на поперечных шестах вынесенный вдоль борта плавучий балансир – вторая, но гораздо меньшая пирога, являющаяся противовесом первой и препятствующая случайному переворачиванию. Всё сооружение напоминало своеобразный катамаран, на котором, наверняка, местные жители выходили и в прибрежную зону океана.
Одна из пирог направилась в нашу сторону и подъехала к самому борту. На корме сидел пожилой сьерралеонец с веслом-лопатой и, задрав голову вверх и открыв от удивления рот, разглядывал наш современный научный лайнер, как некую диковину. На носу, ничем не отличавшемся от кормы, притулился более молодой, но менее любознательный соплеменник с веслом поменьше и с совершенно потрясающей копной чёрных мелко завитых волос, скорее напоминающих плотно сваленную шерсть. Оба были худы и ребристы. Вся пирога была завалена «колониальным» товаром. В середине горой свешивались чуть не до самой воды связки бананов весьма непрезентабельного вида, рядом можно было видеть такие же горки не известных нам корнеплодов, всяческой зелени, папайи, манго. Отдельно лежали изделия из кожи и шкур местных животных: дамские сумки, разнокалиберные тамтамы, цилиндрические пеналы (наверное, для стрел), длинные бичи с ручками из тугих сложных узлов. Ближе к кормчему сидела группа мартышек, связанных между собой хвостами (по-видимому, для того, чтобы не разбежались). Рядом были свалены чучела небольших крокодилов с разинутой пастью. А у молодого африканца в ногах стояла большая плетёная клетка с красивым многоцветным попугаем.
Конечно, хотелось бы увезти какой-нибудь из этих африканских сувениров, но денег на руках у нас не было, а на адекватный натуральный обмен у нас не хватало воображения. Впоследствии оказалось, что для обмена принималось всё, вплоть до старых нестираных носков. Пирога подплыла под иллюминатор нашей каюты, и в него просунулась голова пожилого лодочника.
– Good day[27], – сказал он, обнажая сразу два ряда белоснежных зубов.
– Смотри, – обратил я внимание моего соседа по каюте Гены Желтякова, – они, кажется, по-аглицки могут.
– Want do you want?[28] – спросил я на всякий случай.
– Goods, fruits, monkeys, crocodiles – only for you[29], – c той же улыбкой ответила голова в иллюминаторе.
– Спроси, сколько стоит обезьяна, – поинтересовался Гена.