Когда форштевень нашего «Профессора» уткнулся в ниспадающий окатанный край выбранного капитаном айсберга, верхняя кромка баковой палубы оказалась чуть ниже верхнего среза ледяного монолита. Матросы тут же перекинули длинную деревянную сходню, по которой сошла группа разведки. Ледовая поверхность айсберга от места нашей швартовки медленно поднималась вверх. Группа в составе пяти человек, связавшись одним линем, друг за другом, в цепочку, стала преодолевать этот не крутой подъём. Впереди размеренной поступью шёл опытный полярник и длинным шестом, буквально вколачивая его в наст, прощупывал перед собой путь на предмет скрытых трещин и воздушных пустот, которые являются естественной принадлежностью многих ледников. А что такое дрейфующий в океане айсберг? Это и есть часть отколовшегося материкового ледника.
Группа успешно преодолела подъём и оказалась на сравнительно плоском верхнем плато. Она и там исходила всё вдоль и поперёк и, наконец, дала отмашку, что айсберг проверен. Слава Богу, что никто никуда не провалился. А если бы и провалился, то связка удержала бы его от дальнейшего падения. Целостность обследованной территории давала шансы на успешную высадку и приём тяжёлого вертолёта.
Были собраны бригады добровольцев для доставки негабаритного груза на верхнее плато. Груз состоял в основном из багажа полярников. На плато была размечена посадочная площадка: по углам поставлены бочки с горючим, а в центре сухим ярко-оранжевым суриком просыпали наружный контур круга. Полярная смена приготовилась к десантированию на айсберг. А мы, сложив горкой предназначавшийся для отправки груз, стали поодаль на покатом возвышении водружать большой красный советский стяг. Чтобы он не упал от крепких ветров Южного океана, приладили к древку несколько растяжек и закрепили их на вбитые в ледяной фирн длинные деревянные клинья, сделанные из досок. И только наша бригада успела сфотографироваться на фоне водружённого флага, как послышался гул вертолёта.
Ми-8 зашёл с юга, сделал циркуляцию над айсбергом, завис над размеченной площадкой и стал медленно снижаться, создавая лопастями атмосферу ветровой турбуленции. В результате от сложенного горкой груза отделился чей-то фибровый чемодан и покатился вниз к самому краю айсберга. Стоявший рядом полярник тут же бросился опрометью догонять его и, судя по его решительности и скорости бега, подумалось: «Вот, сейчас чемодан докатится до ледяного среза, упадёт вниз с пятнадцатиметровой высоты в океанские воды, а за ним, не снижая темпа, бросится этот героический полярник». Мысленная пролонгация этого сюжета во времени не оставляла сомнений в исходе его безумного поступка. Все мы, – и люди, находящиеся на айсберге, и экипаж, наблюдающий за ходом развернувшейся перед нами сцены, – застыли в немом ожидании и не могли ничего предпринять. Даже кричать было бесполезно, поскольку звук турбин снижающейся машины по децибелам, в принципе, перекрывал не только одинокий человеческий голос, но и рёв толпы. Чемодан не доехал до края обрыва пяти-семи метров и вдруг остановился на небольшом заструге. Вертолёт к этому времени опустился на площадку и заметно сбавил скорость вращения винта, и полярник с чемоданом были спасены волей невидимого и всесильного Провидения. Все мы с облегчением вздохнули, а некоторые покрутили пальцем у виска. А начальник морского отряда, случайно оказавшийся рядом с нами сказал:
– Та линия не обследована: провалиться и под айсберг ухнуть можно в любом месте. И тогда безумству храбрых пели бы мы соответствующую песню… Хорошо, что всё обошлось. Этот чемодан мог сыграть злую шутку с тем энтузиастом, дай Бог ему здоровья. Наверное в нём было что-то более ценное, чем человеческая жизнь.
Вертолёт сделал четыре рейса на выбранный нами айсберг, забрав тем самым грузы и часть новой смены полярников станции Молодёжная, до которой ни много ни мало лёту было триста километров. Когда мы проводили последний рейс, то всей бригадой ещё раз сфотографировались у развёрнутого флага и направились нахоженной ледяной тропой к нашему теплоходу, уткнувшемуся форштевнем в белый край плавучей ледяной скалы. «Профессор Зубов» медленно подрабатывал винтами, чтобы удерживать себя в заданном положении, и казался маленьким игрушечным макетиком по сравнению с айсбергом, который тоже считался небольшим, но всё равно подавлял своими габаритами. Это сопоставление наводило на мысль: «А что тогда мы – человеки? Что мы по сравнению с этим плавающим ледяным монолитом? Что мы по сравнению с океаном, с континентом, с планетой, с мирозданием? Преимущество осознания нашей мизерности лишь в том, что на краткий миг мы проникаемся бесконечностью этого мира в надежде, что эта всевездесущая бесконечность каким-то глубинным невидимым нам оком видит и нас, поскольку в данный момент мы являемся её частью. А когда уйдём, то растворимся в ней без остатка, оставив неясный след нашего бесцельного присутствия в виде тонкого почти невидимого рисунка запечатлённого мгновения».
Вертолёт улетал, уменьшаясь в размерах, превращался в точку, растворялся в белёсом полярном дне. Айсберг опустел. Как будто и не было ничего на нём. Лишь большой развевающийся красный стяг с серпом и молотом в верхнем углу развевался над его поверхностью. И так он пойдёт в своём неминуемом и неостановимом дрейфе под этим стягом, повинуясь воле ветров, волн и течений, пока не истает и не растворится в водах Южного океана.
Земля Эндерби, где находился советский антарктический метеорологический центр Молодежная, оставалась далеко по правому борту. Мы не коснулись ни её, ни припаянного к ней морского льда, а значит, сохранили статус заграничного плавания со всеми валютными выплатами.
– Но разве это главное, – сказал мне мой сосед по каюте Гена Желтяков, – главное то, что мы, может быть, единственные в мире высадились на плавающий в океане айсберг и, оседлав его, прокатились на нём по Индийскому океану. Никакой валютой это не измеришь. И кто на Земле может повторить такое?
– Кто, кто, – передразнил я его, – хрен в пальто.
– Вот именно, – подтвердил Гена.
По приходу из рейса нашего капитана, говорят, отчитали за принятие нестандартных решений, приведших в итоге к дополнительным валютным начислениям экипажу. Но и придраться к нему тоже не было веских оснований. Судовой журнал скрупулёзно и точно отобразил правомерность всех его действий. Это вам не английский шоколад из культмассового валютного фонда.
III. Добро на заход
«Профессор Зубов» возвращался из очередного рейса, и последний наш заход планировался в Санта-Крус де Тенерифе, что на Канарских островах. Поскольку 70-е годы прошлого века характеризовались войной интересов капиталистического и социалистического мира, то отношение к нам и нашим научным судам менялось в зависимости от текущей политической ситуации. То нас пускали в отдельные порты стран натовского альянса и присных с ними, то давали запреты на заход, подозревая нас в морском шпионаже. Определить текущую международную обстановку иногда можно было именно по этим проявлениям к нам со стороны портовых властей отдельных государств, которым наверняка были спущены соответствующие установки от главных заправил политических игрищ.
За сутки наш капитан Октавиан Витольдович по радио дал информацию портовому агенту о времени подхода к острову и запрос на заход в порт. Очень скоро радист получил ответ, что заход в испанские порты судам нашего типа временно закрыт. Это был большой облом, как выражался наш четвёртый помощник. Экипаж старался всю заработанную за рейс валюту сохранить именно до Санта-Круса, где отовариться можно было под самую завязку дешёвым «колониальным» товаром, в который входили японские зонтики, женские трусики, газовые платочки, мохер, синтетические пальто, бренди «Фундадор», отрезы гипюра, кофейные сервизы, радиоаппаратура и прочий отстой капиталистической индустрии. Капитан дал указание начальнику радиостанции каждые три часа давать в порт радиограммы прежнего содержания с добавлением запроса валюты для экипажа на полтора миллиона песет, а также питьевой воды, топлива и продуктов.
– Будем делать вид, что мы их не слышим, – добавил он. Экономика должна перевесить политику. Весь мир пронизан коммерцией. Они вряд ли откажутся от такого лакомого куска.
Мы знали, что имя нашего капитана было известно не только в Союзе. При заходах в аргентинские и бразильские порты портовое начальство обычно упрощало сложные таможенные процедуры, когда под запросными радиограммами значилось – Андржеевский. В 1972 году англичане, зная его послужной список, доверили ему без лоцмана подняться вверх по Темзе до самого центра города, развели Тауэр-Бридж и дали добро ошвартоваться у легендарного крейсера «Белфаст» – участника Арктических конвоев времён Второй Мировой. У нас была надежда, что и на этот раз всё получится, и наш красавец теплоход встанет у причала в Санта-Крусе. Уже на третий запрос береговая радиостанция острова не ответила. Это был хороший признак. Значит, на берегу задумались.
Думали там до самого нашего прибытия на внешний рейд, с которого наше судно хорошо проглядывалось с береговой черты острова. Мы подняли бело-красный флаг, означающий ожидание лоцмана. Стали ждать. Утро было раннее, подёрнутое лёгкой прохладной дымкой. Часам к шести пришло сообщение: «Даём добро на заход без лоцмана. Становитесь левым бортом к шестому причалу».
– Сработало! – удовлетворённо промолвил наш кеп. Бизнес он и на Канарских островах бизнес. Найти одного покупателя – уже удача. А здесь сразу полторы сотни. И все оптовые, – усмехнулся он. Кто ж от этого откажется?
Когда мы подошли к причалу, агент и таможенные власти уже ждали нас. Оказалось, что агент заранее привёз заказанную сумму, а это значило, что решение на наш заход было принято ещё вчера. Наверняка сыграл свою роль дипломатический пассаж капитана. Сразу после завтрака мы отдельными группами стали рассыпаться по знакомым улочкам южного островного города.