Отдать якорь. Рассказы и мифы

В первую очередь для рекогносцировки навестили так называемые индусские кварталы, где в маленьких магазинчиках торговали в основном выходцы из Индии. Некоторые из них сносно говорили по-русски. В первом же магазине нас встретили настороженно, долго приглядывались. Нас же в свою очередь удивили низкие цены на все товары по сравнению с ценами прошлого года, когда мы посещали эти же места. Это потом мы узнали, что слишком рано пришли за покупками: продавцов по своей внутренней горячей линии ещё не успели проинформировать о нашем появлении. Причём торговые кварталы Санта-Круса оповещались очень подробно: все узнавали и название судна, и страну его приписки, и количество членов экипажа, и общую сумма заказанных денег. Поэтому поначалу мы были для них полной неожиданностью, и индусы в некоторой растерянности, не понимая, кто мы и откуда, называли цены наверняка близкие к реальным.

– Нужно зайти в другой магазин, – предложил один из нашей группы, – может быть, там ещё дешевле.

В соседнем магазине при взаимном недоумении нам назвали те же цены. Мы зашли в третий магазин. По всей видимости, тут как раз и заработала горячая линия – один из продавцов только-только оторвался от телефона, и цены тут же преобразились: всё стало в полтора раза дороже. Никакие уговоры не действовали. Тогда инициатор захода в другой магазин выставил веский контраргумент, показывая пальцем на идущую под уклон улицу:

– Вот в том магазине всё дешевле!

Темнокожий хозяин в грязной чалме карминного цвета с сожалением и сочувствием посмотрел на говорящего и, взмахнув несколько раз кистью, будто отгоняя больную голодную птицу, проговорил на плохом русском:

– Дешефле? Ну, ити, покупай там.

Ещё пребывая в святой наивности, мы пошли обратно – туда, где дешевле. Однако там нас встретили, как новых незнакомцев, и никак не хотели вспоминать те цены, которые называли десять минут назад. Всё – процесс купли-продажи начался. И правила в этом процессе задавала местная торговая «мафия», юрисдикция которой, по всей вероятности, распространялась далеко за пределы самих торговых кварталов. Из многолетней практики торговцы знали, что мы всё равно потратим все деньги. Но ведь дураку понятно, что лучше продать меньше товара за большую цену, чем больше за меньшую. Законы рынка неумолимы. Расчёт был точен.

Наш электрик Коля в сердцах плюнул себе под ноги и произнёс сакраментальную фразу:

– Хрен я у них буду покупать!

– Хрена у них нет, – пошутил я.

– Нет, сегодня я буду пить пиво в кабачке на набережной. Пошли эти индусы со своим залежалым товаром к Браме с Вишной.

У нас вдруг тоже появилась потребность в пиве.

– Пошли! – согласились все.

И мы вчетвером пошли вниз по горбатому переулку, уставленному открывающимися для торговли магазинами и лавочками, и упёрлись в набережную с одиноко стоящими пальмами, под которыми приютились уютные забегаловки со столиками и барными стойками. Город пробуждался к жизни. Мы сидели, расслабленно вытянув ноги, потягивали из запотевших бутылок местный «Pilzner» и посматривали на проплывающие мимо катера и рыбацкие фелюги, на проезжающие мимо автомобили, на деловую умеренно суетливую жизнь местных торговых точек, выставляющих на тротуары гирлянды сувениров и множество разноцветных, привлекательных и ненужных вещей. Мы были чем-то похожи на престарелых мачо, выдубленных солнцем и также сидящих поодаль над своим дневным бренди и кофе и поглядывающих выцветшими, но мудрыми глазами на всё то, что наблюдали и мы. У нас была только разность в возрасте и индивидуальном опыте. Но в нас была ещё общая сопричастность к жизни и её видимым здесь и сейчас проявлениям. Через картину видимого мы приобщались к миру, к земле, к человеку, к Вселенной. Мы наблюдали жизнь, как пришельцы с родственной планеты, далёкие от мирских забот созданной здесь цивилизации. Пиво наполняло наши внутренности необходимой влагой, а окружающая действительность привносила некое равновесие в вечно мятущуюся душу. Как будто мы разглядывали картину неизвестного художника, написавшего далёкую экзотическую натуру, пейзаж наступающего дня, жанровую сцену на фоне потухшего вулкана Тейде.

– Разве это не чудо, – произнёс один из нас, – вода, запах океана, выжженные солнцем далёкие горы, чужая приветливая жизнь, свежее пиво и – никаких забот.

– Надо отдать должное нашему капитану, – добавил другой, – если бы не его уловка, шли бы мы сейчас, укаченные волнами Атлантики, в какой-нибудь заштатный европейский порт. Говорят, ещё до войны он сделал пять сквозных арктических рейсов по Северному морскому пути. Дважды пришлось вынужденно зимовать в Арктике на теплоходах «Моссовет» и «Петровский». А в сорок первом был мобилизован с теплохода «Старый большевик» и направлен на Белорусский фронт. Слава Богу, что его вовремя отозвали в школу командиров тральщиков Краснознаменного Балтийского флота. «Шоколадный» он капитан или нет, но моряк до мозга костей.

Отдать якорь (или Загадка русской души)

Стояли мы в капитальном ремонте долго. Все наши заграничные заработки ушли коту под хвост: морякам на пропой, жёнам на шмотки. Это только со стороны кажется, что у моряка вольготная и сытая жизнь. А на самом деле, что на берегу денег хватает только от получки до получки, что в море – от рейса до рейса. В море, правда, они не нужны, так как на всём готовом: и накормят, и оденут, и кино бесплатное покажут. А вот на берегу, ежели пересидишь больше положенного времени или на ремонт попадёшь, где от тощего рублёвого жалования ещё и тридцать процентов снимут, завоешь волком от скудности жизни.

Ремонт наш заканчивался, а долги только начинались. Жёны-то привыкли к инвалютным прибавкам. За них, собственно, и работали. На дневное жалование, составляющее у того же боцмана 65 копеек, – а это в переводе один американский доллар, – на Канарах, скажем, можно было приобрести один складной японский зонтик. Японские зонтики в те времена были в большом дефиците и стоили у нас от 30 до 40 рублей – треть месячного жалованья. Правда, таможенные ограничения не давали отовариваться в коммерческих масштабах. Всё ограничивалось пределами личной потребности. Но моряки народ дошлый, находили способы прятать лишнее в потаённых местах. Десять зонтиков удачно спрятал – вот тебе и мебельный гарнитур в комнату. Пять лишних нейлоновых пальтуганов привёз, укрыл от таможенного носа – жене мутоновая шуба. Лучшие порты для отоварки, где процветала беспошлинная торговля, были Лас-Пальмас на Канарских островах и Гибралтар. Моряки промеж себя называли их Лас-Пальтос и, соответственно, Гибралторг.

На ремонте же подобных способов заработать не было по природе, да и быть не могло, так как стояли мы не в Лас-Пальмасе и даже не в Монтевидео, где за две-три банки селёдки пряного посола можно было выменять шубу или женскую дублёнку, а в портовом городе Риге на лучшем в Союзе судоремонтном заводе ММФ. Всё, что было в заначках: зонтики, газовые платочки, плащи «болонья», мохер – всё было давно уже разнесено по комиссионкам и продано перекупщикам. Операция «Хрусталь» (сдача мешками стеклотары), которая проводилась регулярно примерно раз в две недели, не имела под собой основы, так как по укоренившемуся морскому поверью пивная и водочная стеклотара при безденежье сама собой не появляется. Боцман ходил недовольный и угрюмый. Срывался по пустякам. За случайно брошенный в ватервейс окурок давал такую выволочку – чертям тошно.