Осадок все же оставался на душе смутный, нехороший.
Дня три спустя он встретил на улице Михаила Кольцова. Остановившись, тот крепко пожал Костину руку и сказал:
— Слышал, досадую и ни о чем не расспрашиваю. Не забудьте про звукозапись: как только получу аппарат, звоню вам и жду вас ко мне домой. Запишем «Мой стон души не слышишь ты!».
— Зачем же, — улыбнулся Костя, — лучше «Бывали дни веселые».
— И то кстати!..
Костя знал, что хорошие личные отношения в редакции с «шандаловцами» не мешают Кольцову держаться в стороне от их групповых интересов.
Напоследок «Правда» помогла Пересветову разыскать еще одного старого друга: на редакцию пришло ему письмо от Геннадия Ступишина, из Ленинграда. После красного фронта Геннадий окончил биологический факультет. «Еще бы! — с гордостью за него думал Костя, читая письмо. — Он его еще в пензенской гимназии окончил». Геня с восьми лет увлекался естественными науками и уже на школьной скамье успел обогнать в знаниях своих преподавателей. Теперь Ступишин сообщал, что в коллективе одного из научных институтов работает над изучением проблем наследственности у растений и живых организмов.
Узнал из его письма Константин и приятную новость о старшем брате Геннадия, Юрии Ступишине, в восемнадцатом году сбежавшем из Пензы к Колчаку. Уже третий год, как Юрий вернулся на родину из пятилетних скитаний за ее восточными рубежами. Отбыл положенную проверку в местах заключения и остался в Сибири, на советской работе. Собирается съездить в Пензу, навестить родителей. А про Костю пишет брату:
«Приеду с ним повидаться не раньше, чем расплачусь с родиной полновесно, за каждый день моей белой эмиграции — днем честной работы на пользу социализма».
Писать ли Мечиславу, что отыскался Юрий?.. Подумав, Костя решил — пока не надо.
…Обида на Сандрика не давала Косте покою. Написать ему и без обиняков спросить, отчего молчит? Но Сандрик не маленький, знает, что делает!
Миновала еще неделя. Небольшое происшествие осветило вдруг поведение Флёнушкина с совершенно неожиданной стороны. В двенадцатом часу ночи Костя и Элькан Уманский, продолжавший квартировать в институте, шли вместе по коридору мимо двери Хлынова. На их глазах в эту дверь поспешно скользнула женская фигура.
— Кто это к нему так поздно? — буркнул Костя.
Ему показалось, что это Катя, жена Флёнушкина.
— Что, ты не знаешь? — неохотно проворчал Элькан. — Катерина! Толька давно уже с ней путается.
— Что?!
В ту же ночь Костя писал Сандрику, ни о чем его не спрашивая, кроме как о здоровье, самочувствии, работе и житье-бытье. Рассказывал про свои дела за последний месяц.
Через несколько дней пришел ответ, очень теплый. Флёнушкин обшучивал новых знакомых и обстановку в редакции, свой холостяцкий быт. О причинах переезда в Ленинград ни словом не обмолвился, подразумевая, что они поняты.
Решив поговорить с Покровским о своих дальнейших занятиях, Пересветов явился к нему на прием в Наркомпрос и сказал, что ушел из газеты. Михаил Николаевич воскликнул:
— Так это же великолепно! Я уже на вас с Шандаловым совсем было крест поставил. Хотите, возьмем вас в Наркомпрос?.. А в Государственный ученый совет?.. Не хотите? Тогда садитесь писать, что-нибудь фундаментальное. Ведь вы, кажется, через несколько месяцев кончаете институт?
ebooksa