Доктор, не глядя, что-то коротко записала.
— Я подумаю над тем, чтобы вернуть ее в кабинет, если вы, наконец, поговорите со мной.
Мне порядком надоели наши однообразные беседы, которые заканчивались вопросом, не собираюсь ли я повторить попытку суицида. Предыдущие два дня разговор будто с самого начала шел к этому, а сил терпеть что-либо у меня не осталось, я чувствовала то, что трачу наше время и деньги Энже напрасно.
— Прошло уже несколько недель, никаких диких побочек у меня нет. Думаю, я могу выписываться.
— Акылай, я не думаю, что вы готовы.
— Я могу отказаться под собственную ответственность? — я спрашивала из вежливости, подразумевая свое высказывание как утверждение.
Анастасия Леонидовна — молодая, лет 30–35 женщина, типичная и благополучная русая славянка, какие рождаются врачами в третьем поколении. Я скептически относилась к тому, что такая, как она, могла бы хоть на мгновение меня понять.
— Значит, вы собираетесь повторить?
— Я не говорила этого. Я просто хочу домой.
— А я, прежде чем отпущу вас, хочу быть уверена, что вы будете в порядке. Видите ли, мы все чего-то хотим, и, думаю, если мы поможем друг другу, то получим желаемое.
— Боже, я все вам рассказала.
— Я с вами не согласна, вы отравились не из-за смерти подруги, — она внимательно смотрела мне прямо в глаза. — И если вы ответите на все мои вопросы, то я докажу вам это. Или наоборот, вы докажете мне, что я не права. К тому же, ваше лечение оплачено почти до конца декабря и, если вы беспокоитесь о деньгах, то в случае вашей выписки под личную ответственность, они будут безвозвратно потеряны.
Мне стало не по себе от того, что она буквально видела меня насквозь.
— Допустим.
— Начнем издалека, — она отлистала страниц десять своих записей, — вы выросли в детском доме, никогда не видели и не знаете своих родителей. А с кем вы провели детство, помните ли кого-то? Может, у вас была любимая нянечка, старшие друзья или кто-то из вашей группы, с кем вы постоянно общались?
Я некоторое время смотрела в окно за спиной врача, там в свете дневного холодного солнца шел снег.
— Да ни с кем вроде. Нянечки менялись очень часто, и им запрещалось с нами сюсюкаться. Они были пастухами для нас. Старших друзей в детском доме не могло быть, младших изолировали обычно. Друзей… ну, до 7 лет тоже не особо с кем-то общалась, просто красивых как-то разбирали, а те, кто остался либо тоже закрытые, либо физически не могли разговаривать.
— Чем же вы занимались тогда?
— Вам это непонятно, потому что вас развлекают с младенчества. У нас первый навык — развлекать себя самостоятельно так, чтобы никому не мешать. Я рисовала обычно, потом меня научили читать.
— Кто?