Счастливчики

— Но я запрограммирована, Ямайка Джон.

— Нет.

— Да, пойми это. Глазами ты это прекрасно знаешь, хотя доброе христианское воспитание и пытается тебя обмануть. Но со мной, по сути, никто не обманывается: и в этом есть свое преимущество, поверь.

— Зачем столько горечи?

— А зачем так звал?

— Но я тебя никуда не звал, — упорствовал и злился Лопес.

— О, да, да, да.

— Мне хочется дернуть тебя за волосы, — сказал он нежно. — Мне хочется послать тебя к черту.

— Ты очень добрый, — сказала Паула убежденно. — В общем-то мы оба — замечательные.

Лопес расхохотался, это было сильнее его.

— Мне нравится слушать, как ты говоришь, — сказал он. — Мне нравится, что ты такая отчаянно храбрая. Да, отчаянно храбрая, все время наговариваешь на себя, не боясь, что тебя истолкуют дурно, а это — верх храбрости. Взять хотя бы ваши отношения с Раулем. Но я не собираюсь возвращаться к этому: я тебе верю. Я уже говорил тебе это и повторяю опять. Правда, понимать — не понимаю, разве что… Вчера вечером мне вдруг пришло в голову…

И он рассказал, какое лицо было у Рауля, когда они возвращались из своей вылазки. Паула слушала молча, низко наклонившись к скамье и глядя на столбик пепла, росший у нее меж пальцев. Выбор был прост: довериться ему или молчать. По сути дела, Раулю это совершенно безразлично, но речь шла о ней, а не о Рауле. Довериться Ямайке Джону или молчать. Она решила довериться. Обратного пути не было — то было исповедальное утро.

XXXVI

Известие о неприятной стычке учителя с офицером мгновенно распространилось среди дам. Как это не похоже на Лопеса, такого вежливого и хорошо воспитанного. Поистине, на борту создавалась преотвратительная обстановка, и Нелли, возвратившаяся после приятной беседы с женихом, происходившей под прикрытием канатных бухт, сочла уместным заявить, что мужчины только и умеют все портить. Атилио попытался мужественно оправдать поведение Лопеса, но возмущенные донья Пепа и донья Росита стерли его в порошок, сеньора Трехо стала фиолетовой от гнева, а Нора, воспользовавшись суматохой, побежала к себе в каюту, где Лусио с трудом осиливал жизнеописание миссионера в Индонезии. Он не поднял глаз от страницы, но она подошла к креслу и подождала. Лусио смиренно закрыл журнал.

— Произошла очень неприятная стычка, — сказала Нора.

— А мне-то что?

— Пришел офицер, а сеньор Лопес был с ним груб. Грозился побить стекла, если дело с кормой не уладится.

— Трудненько ему будет найти здесь камни, — сказал Лусио.

— Он сказал, что бросит какую-то железку.

— Его засадят за решетку, как буйного. Мне — плевать.

— Конечно, и мне — тоже, — сказала Нора.