— Держись крепче за запястье, — распоряжался Мохнатый. — Если сорвешься, костей не соберем.
Сидя на ступеньке, Рауль внимательно наблюдал за ходом тренировки. «Сдружились», — подумал он, восхищаясь тем, как Мохнатый поднимал вверх Фелипе, описав им в воздухе полукруг. Его восхищала сила и ловкость Атилио, правда, нелепый купальный костюм портил вид. Он задержал взгляд на пояснице, на руках, усеянных веснушками и заросших рыжеватыми волосами, и упорно не желал глядеть на Фелипе, который, сжав губы (должно быть, немного боялся), застыл вниз головой, а Мохнатый крепко держал его, широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие на ходившей под ним палубе. «Оп!» — крикнул Мохнатый, как, наверное, слышал, кричат эквилибристы в цирке Боэдо, и Фелипе соскочил на пол, тяжело дыша, в полном восторге от силы своего приятеля.
— Только не напрягайся, — советовал Мохнатый, делая глубокий вдох. — Чем свободнее держишь тело, тем лучше получится. А теперь сделаем пирамиду, следи внимательно, когда я скажу «оп». Оп! Нет, парень, нет, так ты вывихнешь руку. Я ж тебе мильон раз говорил. Вот был бы здесь Русито, ты бы увидел, как это делается, увидел бы.
— Чего ты хочешь, нельзя же сразу научиться, — обиделся Фелипе.
— Ну ладно, ладно, я ничего не говорю, но ты шибко напрягаешься. Это я силу вкладываю, а ты просто прыгай, и все дела. Осторожно наступай мне на холку, и так вся шкура содрана.
Они сделали пирамиду, двойные австралийские ножницы не получились, зато так отличились в комбинированных прыжках, что заскучавший было Рауль разразился аплодисментами. Мохнатый скромно улыбнулся, а Фелипе решил, что они вполне достаточно подготовились к вечернему выступлению.
— Пожалуй, ты прав, парень, — сказал Мохнатый. — Перетренироваться тоже плохо, будет болеть все тело. Может, пойдем выпьем пивка?
— Нет, это попозже. Сейчас — под душ, я весь потный.
— Это хорошо, — сказал Мохнатый. — Микроб от поту дохнет. Ну а я пойду посижу с «Килмес-Кристаллом».
«Интересно, у них пиво — почти всегда „Килмес-Кристалл“», — подумал Рауль, но подумал затем, чтобы не надеяться напрасно, что Фелипе отказался от приглашения с умыслом. «Кто его знает, может, еще сердится». Мохнатый прошел мимо с зычным «Извиняюсь, молодой человек», обдав почти осязаемым луковым духом. Рауль не двинулся с места, пока по трапу не поднялся Фелипе с красно-зеленым полосатым полотенцем через плечо.
— Настоящий атлет, — сказал Рауль. — Вечером вы блеснете.
— А, ерунда. Я все еще не пришел в себя, иногда голова кружится, но самое сложное делает Атилио. Ну и жарища!
— Примешь душ и будешь как новенький.
— Да, душ — лучше всего. А вы что будете делать на вечере?
— Еще не знаю. Надо поговорить с Паулой, придумать что-нибудь поинтереснее. Мы обычно импровизируем в последний момент. Ничего хорошего, конечно, не получается, но люди не придирчивы. Ты весь мокрый.
— Ну да, от упражнений… А вы, правда, еще не знаете, что будете делать?
Рауль уже был на ногах, и они вместе пошли по коридору правого борта. Фелипе надо было бы подняться по другому трапу, там ближе до его каюты. Но в общем-то все равно, можно переходом пройти в другой коридор; хотя логичнее было бы подняться по трапу левого борта. То есть, раз он поднялся по правому трапу, значит, можно предположить, что ему хотелось поговорить с Раулем. Не наверняка, но вполне возможно. И он не сердится, хотя в глаза смотреть избегает. Он шел за ним по полутемному коридору, видел впереди яркое полосатое полотенце и подумал: сильный ветер взметнул бы его, точно плащ у возничего. Мокрые ступни оставляли влажные следы на линолеуме. Дойдя до перехода, Фелипе обернулся, оперся рукою о переборку. И опять, как и в прошлый раз, он не был уверен в том, что собирался сказать, и не знал, как это сказать.
— Ну ладно, пойду под душ. А вы что делаете?
— А я пойду полежу немного, если, конечно, Паула не очень храпит.
— Разве она может храпеть, такая молодая?