И Пехтура сказал:
— Они думают, что мы хотим их отравить. Они, кажется, решили, что мы — немецкие шпионы.
— Да что вы, что вы! Я военных уважаю, как родную мать!
— Раз так — давай выпьем!
Шлюсс хлебнул из бутылки, передал ее второму. Тот тоже выпил, оба страшно вспотели.
— А он ничего не будет пить? — спросил молчаливый штатский, и Пехтура сочувственно посмотрел на второго солдата.
— Увы, мой бедный Хэнк! — вздохнул он. — Мой бедный друг, боюсь, что он окончательно погиб. Конец нашей долгой дружбе, господа.
Курсант Лоу пробормотал:
— Да, конечно! — Он ясно видел перед собой двух Хэнков.
А Пехтура продолжал:
— Взгляните на это доброе мужественное лицо. Мы вместе росли, вместе собирали цветики на цветущих лугах, мы с ним прославили батальон погонщиков мулов, мы с ним разорили Францию. И вот — взгляните, чем он стал! Хэнк! Неужто ты не узнаешь, чей это голос рыдает, неужели не чувствуешь нежную дружескую руку на своем лбу? Прошу вас, генерал, — он обернулся к курсанту Лоу, — будьте добры, позаботьтесь о его прахе. Я отряжу этих добрых незнакомцев в первую же кожевенную мастерскую, пусть закажут шлею для мулов, всю из цветов шиповника, а инициалы из незабудок.
Шлюсс, со слезами на глазах, попытался обнять Пехтуру.
— Будет, будет, смерть еще не разлука. Бодрись, друг. Выпей глоток, сразу станет легче.
— Что верно, то верно, — сказал тот. — Все-таки у тебя доброе сердце, братец. А ну, подымайся по сигналу, ребята!
Шлюсс вытер ему лицо грязным, но надушенным платком, и они снова выпили. В розовом свете алкоголя и заката плыл мимо Нью-Йорк; поезд подошел к Буффало, и снова, горя огнем, они увидали вокзал. Бедный Хэнк уже мирно спал, склонясь на плевательницу.
Курсант Лоу и его сосед, похолодев от предчувствия, встали и подняли своих спутников. Шлюсс выразил некоторое нежелание выходить. Он сказал, не может быть, это не Буффало, в Буффало он бывал сто раз. Приятели держали его на весу и уверяли, что это оно самое и есть, а кондуктор, сердито взглянув на них, исчез. Лоу и Пехтура надели фуражки и вывели штатских в коридор.
— Слава Богу, что мой сын был слишком молод, чтоб попасть в солдаты, — сказала какая-то женщина, с трудом протискиваясь мимо них, а Лоу спросил Пехтуру:
— Слушай, а что с ним будет?
— С кем? — опросил тот, поддерживая Шлюсса.
— С тем, что остался. — И Лоу показал на спящего.