Выражение лица Тарины изменилось, она склонилась к Олеа и что-то с сочувствием ему сказала. И я поняла.
Она не завидовала мне. Она ревновала ко мне Олеа.
Вот почему она задержалась у Псов, а Волки не напали раньше! Из-за него – она хотела его завоевать. А потом появилась я и встала у нее на пути. И стычка с Вэльдом, и западня Волков – всё это она подстроила, чтобы унизить меня в глазах Олеа и избавиться от соперницы раз и навсегда.
А любовь Олеа, обещавшего сделать всё, чтобы я была счастлива, закончилась в тот миг, когда я нарушила им же установленное правило.
В моей душе начал разгораться огонь, и меня затрясло не столько от холода, сколько от злости.
Внезапно я вспомнила, что так и не выложила из кармана данный мне Олеа игний. Убедившись, что камень никуда не делся, я достала его и взяла так, чтобы всем было видно. Лицо Олеа исказилось от боли. А Тарина вся побелела, когда поняла,
Глядя Олеа прямо в глаза, я размахнулась и швырнула камень в сторону окна. Олеа непроизвольно дернулся, а игний ударился о щит и отлетел в сторону. Едва сдерживая злые слезы и ни на кого больше не глядя, я развернулась и ушла искать Кинна.
Я ни секунды не сомневалась, что Олеа снимет щит, как только я окажусь рядом. Что он не оставит меня снаружи. Ведь бегал же он за подорожником, когда я обожглась, буквально в самый последний момент перед возведением щита. Неужели несколько минут определяют силу любви?
Потом я вспомнила его слова: «Ради брата, ради семьи».
Олеа сделал свой выбор. Просто он выбрал не меня.
Словно вторя этим темным мыслям, раздался первый крик Тени, и я вздрогнула. После нашего с Кинном изгнания прошло больше месяца, и, вопреки всему, мы до сих пор живы. Но, похоже, сегодня наше время закончится.
Я нашла Кинна в сарае, среди сломанных тачек, тележек, пустых ящиков и корзин. Он освободил место посередине, сдвинув хлам в сторону, и уселся прямо на грязный пол, спиной ко входу. В первое мгновение, увидев его сосредоточенно склоненную голову, я подумала, что Кинн молится. Но потом поняла, что он что-то раскладывает перед собой в неярком свете настенных люминариев. Подгоняемая нарастающими криками Теней, я подошла ближе и замерла в изумлении.
Из небольшого кожаного мешочка Кинн вытаскивал один камень за другим и раскладывал их на дощатом полу.
– Это… для светового щита? Откуда они у тебя? Почему ты мне не сказал?
Он коротко взглянул на меня.
– Я пытался.
Невероятное облегчение затопило меня, изгоняя мрачные мысли об Олеа. Радуясь, что Кинн не спрашивает меня о Псах, и стараясь его не отвлекать, я присела рядом и как завороженная начала следить за тем, как он работает. Движения его рук были аккуратными, даже осторожными; время от времени Кинн замирал, словно прислушиваясь, и слегка поправлял камни – будто играл на невидимом инструменте.
Крики Теней зазвучали ближе, и внутри у меня начало расти волнение. Кинн же успеет? Я прикусила язык, чтобы не торопить его.
В это мгновение Кинн нахмурился и, заглянув в кожаный мешочек, прощупал его, вывернул наизнанку, затем оглядел пол вокруг себя.
– Что-то не так? – спросила я, чувствуя, что сердце пропустило удар.