Каратель тут же поднялся со своего места и сделал знак, чтобы меня отпустили.
– Отступник и дремера в один день… Вот это улов!
Потом кивнул мне:
– Выверни карманы и положи всё на стол.
Не споря с ним, я вывернула карманы и выложила на деревянную столешницу кусок хлеба с сыром, завернутый в чистую тряпицу, и мешочек с прозрачными рандиями в бронзовых оправах и несколькими фиолетовыми – в серебряных.
– Стой смирно, – приказал Каратель и, прежде чем я поняла, что он собирается делать, повел передо мной рукой в поисках спрятанных камней.
Я задержала дыхание.
То ли Каратель не ожидал, что у дремеры могут найтись еще какие-то камни, то ли был настолько доволен сегодняшним «уловом», что думал только о том, как потратит вознаграждение, – но он быстро проверил меня и махнул страже:
– Увести!
Мои ноги задрожали от облегчения.
Тесный коридор, освещенный люминариями, вывел нас к четырем камерам, расположенным по две друг напротив друга. Все камеры, кроме одной, были пусты.
В ближайшей к нам камере слева стоял, прижавшись лицом к арганитовым прутьям решетки, Кинн. И во все глаза смотрел на меня.
– Что, радуешься компании? – спросил его стражник, чей мягкий альвионский выговор внезапно показался мне отвратительным. – Не радуйся, это дремера. Так что, если хочешь протянуть чуть дольше, держись от нее в Квартале подальше.
Он запер меня в соседней камере, а когда его тяжелые шаги стихли, раздался глухой от ярости голос Кинна:
– Что, во имя Серры, ты тут делаешь, Вира?
Судя по всему, он едва сдерживался, чтобы не закричать. Отчего-то это вызвало у меня улыбку.
– В этот раз ты не запрещал за собой следовать.
– В этот раз не запрещал… – Кинн задохнулся от возмущения. – Ты хоть знаешь, куда нас с тобой отправят?
Я кивнула, но потом поняла, что он меня не видит, и озвучила: