Изгнанники Зеннона

22
18
20
22
24
26
28
30

Нет, я всё поняла верно.

Но Альканзар – последний из Первых, десятый ребенок Серры и Иалона. В отличие от остальных братьев и сестер, которые прожили по пятьсот лет, он умер раньше всех. Он не женился и не основал своего города. Он прожил так мало, что не стал ничьим покровителем. Ему даже не посвятили своего дня. Только в день Предков, когда вспоминают и всех Первых, звучит его имя.

Так о каком падении Альканзара могла идти речь?

Открыв обложку, я с удивлением увидела городской герб Энтаны: на щите ручное зеркало в простой оправе – символ самопознания, на ручке – керрит, камень, улучшающий зрение. По бокам от щита – корабль и маяк, освещающий ему путь. А внизу девиз: «Узри суть». Рядом с гербом расположился знак энтанской Гильдии камневидцев, который один в один походил на зеннонский: в центре камень-сердце, а от него отходят шесть лучей с камнями на концах. Только камни и качества, обозначаемые ими, в Энтане были другими.

На титульном листе было написано ровным сдержанным почерком: «Записано со слов Энтаны Прекрасномудрой ее верным учеником и последователем Йермом».

Я пролистала несколько пожелтевших страниц и убедилась, что передо мной рукописная книга, но, судя по оформлению и почерку, никак не оригинал, а поздняя копия. Наверное, именно поэтому она и не заинтересовала торговцев, а вникать в древнесеррийский никто не стал.

Что ж, остается надеяться, что эта книжица отвлечет меня от диких воплей лучше, чем чтение о правилах применения коровьего навоза.

Я отнесла книгу в комнату и положила на прикроватную тумбочку. За те две недели, что я провела у Псов, комната преобразилась до неузнаваемости. Олеа с Вэльдом вынесли всю лишнюю мебель, оставив только кровать с тумбочкой, бельевой комод, пару стульев и кресло. Под руководством Тарины я подмела, помыла пол и вытерла пыль.

Нет, я не чувствовала себя как дома, но я осталась жива и у меня была крыша над головой.

Поменялась не только комната, но и я сама, и мои отношения с Псами.

Чувство вины перед Олеа заставило меня взяться за свои обязанности с особым рвением и даже найти новые. Так, теперь я каждый день участвовала в чтении Закона. За неделю я разобралась, когда появляются Тени, – в кабинете висели старые механические часы, которые Олеа регулярно заводил, – и вызывалась читать самой первой, пока криков не было слышно. Потом просила перерыв, ссылаясь на то, что устала.

Олеа был в восторге: он мог и отдыхать, и слушать внятное чтение Закона. Ланда сидела с кислым лицом, вероятно, уязвленная тем, что я опять что-то «показываю», но, честно говоря, мне было всё равно. Я не собиралась упускать редкую возможность хоть что-то делать как следует.

Еще одна возможность появилась случайно. Через десять дней после прибытия я наконец-то осмотрела весь дом – до этого у меня не было ни сил, ни желания. И на первом этаже обнаружила музыкальную гостиную с зачехленным фортепиано.

Расчихавшись от поднятой пыли, я коснулась гладкой лакированной поверхности. Когда последний раз на нем играли? Даже если среди торговцев и были любители музыки, уже почти девять лет его никто не касался.

Я осторожно открыла крышку и нажала несколько клавиш. К моему удивлению, инструмент оказался настроенным: неужели лиррон не впал в спячку и до сих пор помогает держать строй? Не удержавшись, я сыграла простую детскую песенку – одну из первых, которую разучила.

Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился слегка запыхавшийся Олеа. Он с изумлением перевел взгляд с фортепиано на меня:

– Это ты сейчас играла?

Потом резко развернулся, бросив мне через плечо: «Не уходи!», и исчез. Мне оставалось только надеяться, что я не нарушила какое-нибудь негласное правило.

Через несколько минут он появился в сопровождении всех остальных, так же, как и я, не понимающих, что происходит. Олеа, показав на меня рукой, торжественно объявил:

– У нас теперь есть свой собственный исполнитель. Вира, сыграй, пожалуйста.