Мишка, слуга городничего, с замиранием сердца подслушивал у гостиной городничего.
А в людской Осип, желая поднять свой авторитет и придать себе важности в глазах слушающих, иронизировал по поводу барина:
— Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь е-ли-стра-тиш-ка...
Но Осип спохватился и решил держать язык за зубами. В людскую вбежал Мишка-слуга, глаза его горели. Он все слышал, что расписывал Хлестаков, и с наслаждением передавал на всю людскую.
— Говорит, его за главнокомандующего приняли. Дом, говорит, у него собственный в Петербурге, самый лучший и всем известный.
И Иван Александрович нашел своих слушателей. Почтение, с каким внимали чиновники, толкало его на дальнейшее сочинительство. Анна Андреевна спрашивала о самом для нее важном:
— Я думаю, с каким там вкусом и великолепием даются балы.
— Я всякий день на балах, там у меня уж и вист составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я.
А в людской у Осипа вино развязало язык. Он продолжал разглагольствовать и как бы отвечал на реплику Хлестакова.
— Эх, если бы узнал его старый барин, он не посмотрел бы, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня четыре бы почесывался.
В людскую вбежал Мишка и передавал, о чем наверху гость хвастал:
— Один, говорит, арбуз стоит семьдесят рублей.
Осип дико заржал от этой нелепости, а Мишка кричал:
— Суп, говорит, прямо из Парижа приезжает.
Осип перестал смеяться...
— Епартаментами, говорит, всеми один управляет.
Вот здесь Осип насторожился и укоризненно покачал головой, дескать — ай-ай-ай, вот как заврался малый.
Иван Александрович всех поражал. Чиновники уже встали со своих стульев. Стояли навытяжку.
Луку Лукича била лихорадка, именуемая боязнью высокого начальства.
Хлестаков же, закусив удила, нес:
ebooksa