Гроза

— Да… Я Иван, живу на краю деревни, мы почти соседи. Калитки напротив.

— Знаю! Я вижу, как ты гуляешь с собакой, всегда проходишь мимо моего забора… Пошли на пристань, мне нужно высушить одежду: вся вымокла, хоть выжимай.

— Я не знаю, где это.

— Ничего, просто иди за мной.

***

Жара. Пекло. Солнце вытянулось в толстый блин и каталось в небесном масле, едва переворачиваясь с боку на бок. Мокрая льняная рубашка висела на старой балке, штаны были привязаны к небольшому рыбацкому колышку, который Уля вбила в старую гнилую деревяшку. Мостовую уже вот-вот смоет водой, так она стара, однако девочка любила это место и дорожила им. Тут отец в первый раз дал ей в руки удочку. Теперь она сидела на брусьях в одних трусах, а рядом с ней ютился мрачноватый, опечаленный чем-то мальчишка с большими тусклыми глазами. Улита запрещала ему оборачиваться, чтобы он не подглядывал, поэтому Иван отстраненно смотрел вдаль, в лазурное июльское небо. Он, как всегда, путешествовал в глубинах своего сознания, забывая возвращаться в свою жалкую физическую оболочку. Мальчик выучил способ скрываться от внешнего мира так хорошо, что мог часами наблюдать за одной точкой, действуя совершенно отвлеченно при исполнении простых монотонных задач. Иван воспитал в себе умение концентрировать поток мыслей на определенных местах, людях или событиях. Он просматривал эпизоды из своей жизни, как старое кино, на проекторе. Картинки сменяли друг друга, смазывались, искажались, иногда и вовсе пропадали, оставляя экран черным. Пустоты в воспоминаниях естественны. Если бы Иван помнил всё, то наверняка бы уже сошел с ума. «Лучшее свойство памяти — умение забывать», — когда-то сказал мальчику Владимир. Иван старался обходить спорные ситуации из прошлого, потрясения и формы, которые принимал его страх. Мальчишка был очень аккуратен, перебирая фрагменты прошлого. Он с большим трудом сохранил рассудок в первоначальном состоянии. С того самого дня, как Риты не стало, Иван просыпался в холодном поту по несколько раз за ночь и истошно кричал, глотая ртом воздух. Он судорожно находил в темноте шею Цили и притягивал собаку к себе, тыкаясь лицом в ее пушистую шерсть. Иван больше не мог вести себя по-прежнему, верить миру, который сыграл с ним очень жестокую шутку. Он вновь замкнулся в себе и стал избегать прикосновений. Улита однажды нашла его лежащим в грязной канаве за ее домом. Мальчишка рычал и пускал слюни, как бешеная лисица, царапался и шипел, как дикая кошка. Он показался ей самым несчастным человеком на земле. Больше всего Улита не любила грустить. С тех пор девочка стала приходить к дому Ивана и приносить ему печенье. Она приручила его, как дикого зверька: уже к концу первой недели ее визитов она застала его сидящим на крыльце и ожидающим ее прихода. Они поздоровались, и Улита присела рядом, держа в руках малиновое пирожное. «Хочешь?» — спросила она. «Хочу», — скромно ответил Иван. Так и сдружились. Мальчишка привык к громкому голосу подруги, ее неуемному характеру и бесконечным дерзким выходкам. Улита была ночным кошмаром жителей деревни, оттиравших заборы и считавших яблоки после неприкрытого расхищения их огородов и теплиц. Девчонка была несносная, но для Ивана она была светом в темном царстве, в которое превратилась его жизнь.

— Ваня, пойдем купаться!

— Подожди, я плохо… — начал было Иван, но девчонка не дала ему закончить.

Она резко вскочила на ноги, отошла чуть назад и с разбега прыгнула в озеро бомбочкой. Брызги разлетелись в разные стороны, окатив мальчишку холодной водой. Озеро помутнело, а затем снова прояснилось, ил спал на дно. Улита, не дожидаясь замешкавшегося Ивана, поплыла, бодро работая руками. Столь самозабвенно она делала лишь две вещи: плавала и ругалась. Ее волосы, растрепанные, не чесанные днями, но, несмотря на это, блестящие, красивые, живые, как и сама девчонка, расходились на воде, а затем собирались в тонкую нить во время погружения с головой. Улита обязательно старалась открыть под водой глаза, чтобы увидеть, как мимо проплывает рыба, но как только девочка опускалась на глубину, вся живность в ужасе пряталась за водорослями и камнями. Рыбе было ни к чему знакомиться с энтузиасткой столь близко. Она напоминала им огромную щуку, всегда готовую раскусить чешуйчатых острыми зубами-пилами.

Иван остановился на краю старого лодочного причала, будто собираясь прыгнуть, но удерживаемый странной силой. Мальчик смотрел на смеющуюся Улиту и не мог понять, почему ему так плохо, когда она зовет его с собой. Он видел в ее поступках полное отрицание каких-либо ценностей, так почему она нуждается в его компании? Мальчик мало говорил, был замкнут и считал себя неполноценным, жалким человеком, не заслуживающим внимания. Иван упорно старался занимать как можно меньше места, ютился в углах, вжимался спиной в стены. Он пытался скрыться от реальности, но девочка со смеющимися глазами-солнцами раз за разом возвращала его в мир людей, так ему опротивевший. Иван готов был бежать, сопротивляться, кричать и плакать от отчаяния. Все его существо противилось радости, считало ее патологией. Улита притягивала мальчика к «земле», заставляя чувствовать что-то кроме боли. Такие эмоции он высвобождал с особым трудом, скупясь на излишнюю, по его убеждению, экспрессию.

Улите сейчас порядком наскучила вялость мальчишки. Она подплыла ближе к нерешительному другу, выпрыгнула из воды, ухватившись руками за его лодыжки, и утащила его за собой, точно коварная русалка. Девчонке недоставало длинного щучьего хвоста и спинного гребня, прямо как у окуня. Теряя равновесие и больно ударяясь затылком о старую скрипучую пристань, Иван увидел в девчонке именно эту хищную рыбу, которая готова была поглотить его, как несмышленого малька. Он с головой ушел под воду, виски загудели. Ему показалось, что он теряет сознание, и, наверное, именно так и было, предчувствие его не обмануло. Вокруг стало темно и очень тихо, водоросли приятно щекотали ноги, обвивали руки и живот. Мальчик успокоился. Глубина манила его, убаюкивающе покачивая в люльке из пузырьков воздуха, стремительно всплывавших из-под коряг и ила. Иван так и не понял, в какой момент он решил открыть рот и сделать вдох. Вода сразу же стала заполнять его легкие, оставляя все меньше места для спасительного воздуха. Мальчик не старался бороться с подступающей усталостью, а, напротив, поддался ей. Его глаза видели лишь далекий свет, похожий на мигание крохотного карманного фонарика. Блеклые лучики едва касались оцепеневших пальцев на протянутой руке Ивана, они, точно карманные бритвы, проскальзывали по коже и иногда пускали кровь. Мальчик не умел плавать и плохо представлял, что значит тонуть.

Улита, заметив, что ее друг не показывается на поверхности, сначала разозлилась, посчитав это неудачной шуткой, но потом вспомнила, что Иван когда-то сказал ей о своей слабости: в воде он был чудовищно неуклюж и почти беспомощен. Девочка в ужасе стала звать Ивана, но он так и не вынырнул… На мгновение над водой показалась мокрая прядь его волос. Улита подгребла ближе и чудом нащупала в озерной мути голову друга. Она тут же вцепилась в нее обеими руками и с силой рванулась к берегу. Мальчик не сопротивлялся. Он обмяк, точно тяжелый мешок с картошкой, и покорно принимал помощь. Его сознание было уже далеко, там, где нет боли и страха, где всегда лето.

Иван очнулся на берегу, когда Улита выволокла его на песок и, перевернув на бок, сделала ему искусственное дыхание. Легкие у девчонки были хоть куда — два водолазных баллона, всегда готовых к нагрузкам. Она быстро справилась с мальчишкой и, нащупав пульс на его холодной мокрой шее, упала на песок, раскинув руки и ноги. Улита облегченно вздохнула и зажмурилась от яркого весеннего солнца. Она бы не пережила, если бы Иван из-за нее умер, ведь он был ее самым настоящим другом! Первым, что произнес мальчик, когда очнулся, было: «Улита, ты самая гадкая девочка на свете». Она расценила это как высшую благодарность за столь благородное спасение его головы. Улита и представить не могла, что Иван совсем не умел плавать. «В чем же он тогда хорош?» — думала она, лежа на озерном песке и наблюдая за другом.

Через некоторое время мальчик окончательно оклемался. Он не спрашивал, почему Улита сделала ему подсечку, а затем вытянула его, полумертвого, на берег. Видимо, это было частью одной из ее глупых игр. Иван не понимал шуток. Любой юмор был для него чем-то недосягаемым и странным, поэтому, если бы эта проделка была одной большой шоу-программой девчонки, он бы все равно не понял. Жив — значит, можно двигаться дальше. Из камыша показались сначала рыжие остроугольные уши, а затем и мордочка немного шире лисьей. Циля. Собака прибежала из хижины, на пороге которой курил Владимир, проскользнув на улицу между его ногами. Она искала маленького хозяина, чтобы облизать его нос и прыгнуть в его крепкие объятия.

Собака кинулась прямо на грудь мальчику, вдавив его в рыхлую землю своим весом. Напористости лайке было не занимать. Она яростно вылизывала шершавым языком мокрое лицо Ивана, подрагивая всем телом от переполнявшей ее радости. Мальчик, только что спасенный от смерти под толщей воды, заулыбался. Солнечный диск перевернулся на бок и озарил своим светом его дрожащие руки, крепко сжимавшие шерсть на шее собаки. Иван погладил питомицу по покатому лбу и, уворачиваясь от ее поцелуев, уселся на земле. Он посмотрел на Улиту как-то странно, так что девочка часто заморгала и отвела взгляд. Иван показался ей слишком уж внимательным. Мальчик излучал то самое июльское тепло и доброту, так контрастировавшие с его обычной холодностью и отчуждением. «А все-таки спасибо тебе, Улита. Не такая уж ты и противная…» — думал он, улыбаясь собственным мыслям.

— Можешь научить меня плавать?

Девчонка сделала резкий разворот плечом в сторону Ивана, совершенно опешив от такой прямоты. Она впервые слышала от него столь четко поставленную просьбу. Ранее он не решался на что-либо подобное, вел себя скромнее, чем детеныш лани, едва появившийся на свет. Девчонка расцвела, ее ехидная улыбочка растянулась до ушей. Улита почувствовала себя опытным старцем-наставником, к которому обращаются за советом. Она тут же протянула мальчишке руку и с уверенностью олимпийского чемпиона предложила ему следовать за ней. Иван принял ее приглашение и с легкостью поднялся с песка, опираясь на плечо подруги. Они подошли к воде. Иван засомневался, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на Улиту, но решимость девочки не позволила ему запаниковать. Она зашла в озеро по пояс и жестом приказала другу подойти ближе. Иван, все еще нерешительно и опасливо ступавший по илистому холодному дну, двигался очень медленно. Его поторопила Циля. Бесстрашная собака с разбега запрыгнула в воду и прильнула к боку хозяина. Она ни на шаг не оставляла маленького человека, уверенно проводя его к девчонке, которая пахла рыбой и водорослями. Улита нравилась рыжей лайке. Она всегда чесала собаку за ушами, когда они встречались на деревенских улицах. Хотя Циля уже не доставала лапами до дна, она все равно продолжала плыть к девочке, которая звала ее хозяина. Среди потока слов, значения которых она не понимала, выделялось одно: «Ко мне». Многие поколения таких же собак, как и сама Циля, бросали все свои занятия и отвечали на зов хозяина. Он мог звучать по-другому в силу менявшегося языка и диалектов, однако значение всегда оставалось прежним: ты мне нужен, мой звериный товарищ, помоги мне. Циля бессознательно всем телом откликалась на этот призыв, все сильнее работая лапами. Иван не заметил, как уже неуклюже плыл, одной рукой придерживаясь за холку питомицы, а другой барахтаясь под водой. Улита упиралась ладонями под живот мальчишки, тем самым подталкивая его к поверхности. Она нащупала ногами обросший водорослями булыжник и удерживалась на нем, цепляясь пальцами за его острые выступы. Она сохраняла сосредоточенный вид, не сводя глаз с неловкого подопечного. Иван то и дело притапливал собаку, налегая на ее шею, но быстро отпускал Цилю, получая по груди девчачьим коленом. Улита начала плавать раньше, чем ходить. Если бы ее увидели люди, жившие в таежных краях несколько сотен лет назад, то они наверняка назвали бы ее русалкой. Девчонка от природы обладала особым чутьем, связанным с пониманием водной среды, будь то рыбалка или управление отцовской моторной лодкой — все это давалось ей легко. В том возрасте, когда деревенские девчонки собирали яблоки и играли в куклы, Улита помогала отцу устанавливать сети и была незаменимым товарищем на рыбалке. Леска в ее руках превращалась в прядильную паучью нить, а блестящий крючок скакал меж пальцев, точно веретено у ткачихи. С Иваном она справлялась так же ловко. Мальчик больше не барахтался в воде как грузный шмель, угодивший на середину озера. Теперь он был больше похож на юную чайку, едва оперившуюся, но очень старательную и важную.

Наконец Улите наскучило тренировать друга. Она вышла из воды, встряхнула мокрыми волосами и, довольная собой, выжала на себе льняную майку. Блестящие капли воды покатились по ее ладоням и упали на горячий песок. Июль в тайге оказался неожиданно душным. Томительная жара вынуждала деревенских работать прохладными вечерами, а днем вытирать грязными руками катившийся по лицам пот. Дети до ночи играли, веселились и дурачились, росли, как трава на лугу, дикие, безнадзорные. Впрочем, никто не спешил жаловаться. Такие ребята быстро вырастали и понимали, что в родной тайге им больше нечего делать: ни колледжа, ни тем более института тут не было. Нужно было уезжать. Лишь некоторые оставались, для того чтобы поддерживать хозяйство престарелых родителей… Иван не нашел себе места в городе, поглотившем его мать, но и тут он чувствовал себя чужаком. Лес не принимал его, не рассказывал своих секретов. Эта девочка, сушившая свою одежду на старой пристани, тоже напоминала мальчику тайгу. Она была ее ребенком. Умная, быстрая, смелая, решительная и неуступчивая. Улита жила, как жили люди до нее, мечтала о том же и видела похожие сны, только, в отличие от них, умела пользоваться рацией. В остальном же она была той же дикаркой, получившей начальное школьное образование. Иногда Ивану казалось, что, разгадав Улиту, он сможет приблизиться к пониманию таежных просторов, которые ему предстоит исследовать.

Девочка положила руку на дрожавшее от холода плечо товарища и подмигнула ему.

— Чего ты приуныл? Расстроился, что плавать получается не очень? Так мы тебя с Цилей быстро выдрессируем!