Гроза

Конь повел ушами и заржал, требуя внимания. Мальчик подался вперед и обнял Сивку, обхватив руками его широкую шею. Солнце приветливо улыбалось друзьям, заливая их фигуры ярким персиковым светом, превращая мгновение нежности в художественное полотно «Сивка». Когда-то мать Риты, мастер своего дела, написала эту картину, встретившись с товарищами на лугу. Уже двадцать лет прошло с тех пор, как в июльский знойный полдень она рисовала счастливого простака и Сивку, вскоре умершего от болезни. Нет больше ни коня, ни мальчишки, ни художницы, остался лишь пейзаж, который Владимир повесил в углу крохотной комнатушки вместо иконы, привычной деревенским. Он сохранил все картины, которые остались от жены. Некоторые из них висели на стенах, оставшиеся полотна, написанные маслом, были обернуты тканью и туго затянуты веревкой, чтобы защитить их от света.

Рита стояла над картинами и молчала. Три часа утра. Все спят. Ее тонкие руки висели вдоль тела, точно тяжелые шторы на карнизе, а кончики пальцев подрагивали. Измученные больные глаза женщины в темноте казались еще замутненнее, чем при дневном свете. Они превратились в два бездонных колодца, холодных и пустых. Рита опустилась на дощатый пол, уперевшись коленями в грубую древесину. Чернильные локоны вырвались из-под старой желтой резинки и рассыпались по лицу и плечам женщины. Рита потянулась к картинам и, виток за витком, высвобождала работы матери. Она торопилась. Первым в полутьме слабоосвещенного угла показался холст, на котором был изображен Владимир в молодости. Рита узнала отца по глазам, смеявшимся из-под спадавшей ткани. Рывок — полотно полностью открылось. В глазах женщины блеснул ужас, и она отпрянула от картины, обдирая кожу о грубые доски. Рита закрыла глаза руками и беззвучно заплакала, покачиваясь и содрогаясь всем телом. Ее мать написала портрет мужа с их новорожденной дочерью во дворе этого самого домика. Это была ее последняя картина, которую Владимир старался не показывать дочери, спрятав ее в самом темном и мрачном месте, ведь за лучезарной масляной живописью скрывалась страшная трагедия. Смотреть на полотно было невыносимо больно, ведь на нем была изображена та, чьего внимания так хотелось девушке, хотелось знать, какой у нее был характер и внешность. Когда Рита спрашивала, какой была ее мать, Владимир говорил, что она была красивой и очень доброй. Больше ничего. С самого детства девушке снились женские образы. Сначала это были полные белого света очертания, больше похожие на ангела, но когда Рита уехала в город, они превратились в тени, рассыпавшиеся на гадюк и ящериц. Она злобно покосилась на портрет и стиснула зубы. Рите вдруг захотелось сжечь картину, однако, пошарив руками по одежде, она не нашла ни зажигалки, ни коробка спичек. Женщина безобразно скривилась и отвернулась к окошку. Через стекло сочился лиловый свет — это луна помогала ее слабым глазам рассмотреть призраков из далекого прошлого. Они преследовали ее с тех пор, как она встретила ЕГО. Город поглотил девочку из таежной деревни и сломил ее боевой дух, прибегнув к самому низкому из возможных приемов: к любви.

Женщина доковыляла до кухонного стола и упала на стул, наконец дав волю тихому вою. Она привыкла рыдать незаметно, чтобы любимый не огорчился и не ударил ее. Он был для нее всем, больше, чем образ, посещавший ее во снах, ради этого человека Рита ушла с работы и родила ненавистного ей сына. У Ивана были его глаза — с этим женщина совладать не могла, как не была способна вырваться из крепкой хватки тирана. Она дышала, когда хотел он, молчала, когда он властно указывал ей на дверь, и не сопротивлялась, когда он хлестал ее ремнем. Рита превратилась в исполнительную рабыню большого человека, который ставил на ее красивое лицо каблук туфли, которую начищали ему бесконечные секретарши. Однажды увидев его в театре, женщина потеряла связь с землей: отправившись в сказочное путешествие, ее ждала новая галактика невероятной красоты, но в центре зияла черная дыра, казалось, служившая вратами в преисподнюю. Рита прыгнула в нее без единого сомнения, переломав хребет своей мечте собственными руками. Она была совсем молода, за его спиной стоял влиятельный капитал, а за ее — лес да речка у опушки. Этот человек выбрал ее совсем не сердцем, а приценивался так, будто приобретал машину. Рита была дьявольски красива в тот вечер. Черные локоны стекали по ее точеным плечам и едва прикрывали глубокое декольте черного элегантного платья, глаза, напоминавшие ему нефтяные скважины, сверкали, как драгоценные камни, белые ровные зубы восхищали. Он смотрел на нее, как на призового скакуна на аукционе, жадно облизывая губы и рассыпаясь в комплиментах. Тиран не уступал по своей красоте греческим богам в исполнении Микеланджело. Дьявол в деталях. В этот же вечер Рита уехала в его черном «мерседесе», позже вспоминавшемся ею как катафалк. Они говорили до утра и совсем не пили вина, девушке казалось, что она поднимается и парит в воздухе, что у нее вырастают крылья! Верно, они у нее были, только не настоящие, а слепленные кое-как, неумолимо несущие ее к гибели, как когда-то Икара к солнцу.

Рита скрючилась на стуле, поджимая колени к груди. Она страдала бессонницей, но таблеток не принимала — боялась, что не станет рассчитывать дозировку… Отравляющая любовь тяжким грузом лежала на сердце, и каждый раз, когда она видела проходящего мимо Ивана, старые раны начинали открываться и из них сочился гной. Наблюдать за ним, а тем более прикасаться к нему было невыносимо, но избавиться от сына она тоже не могла. Когда он родился, Рите казалось, что она держит в руках само совершенство. Все изменилось, когда отец впервые взял его на руки, осмотрел со всех сторон, а затем, даже не положив его на грудь измученной растрепанной матери, объявил его своей собственностью и наследником. Как Рита ни плакала и ни умоляла вернуть ребенка, он наотрез отказывался и грозил, что бросит жену, если та испортит свое тело, отлично понимая, что Рита пойдет на все, чтобы сохранить отношения, как делала это раньше. Он мог неделями пропадать и не отвечать на звонки, а затем появлялся с букетом из сотни белых роз и виноватым видом, следами бурных ночей на теле и бесстыжей ухмылкой. Рита прощала его каждый раз, списывая пропажи на трудную рабочую неделю или воображаемые проекты. Он был ее ангелом, защитником от злого общества. Любимый любил ей говорить: «Мир — не для деревенских девчонок, город слишком опасен, все хотят воспользоваться твоей красотой и обязательно обманут, пустив по миру». Ситуация складывалась так что железная рука, ограждавшая девушку от внешних угроз, нередко обрушивалась на ее хрупкое тело, оставляя синяки и гематомы. Это считалось не избиением, а справедливым наказанием. Рита лишилась друзей, подруг и коллег. Любые попытки наладить контакт с социумом жестоко пресекались и обрубались на корню. Он истощал ее эмоционально с помощью бесконечных скандалов и манипуляций, истязал физически и доводил до истерик. Пламя, горевшее в душе девушки-воина из таежной деревушки, было растоптано черными кожаными туфлями самого дьявола.

Луна перевернулась на бок и замурчала; звезды заблестели, приветствуя пролетающую мимо комету. Рита заметила перемены на ночном небе и, заинтересовавшись движением, отодвинула волосы с мокрого от слез лица и приблизилась к окну. Она приложила ладони к стеклу, и тусклый свет, проходивший через него, пятнышками разбежался по ее мертвенно-бледной коже. Рита пыталась разглядеть что-то в далеком синем космосе, перебирала пальцами ног и жадно всматривалась вдаль. Ничего. К ее окну не спустилась звезда и не подарила ей часть своего сияния, залечив душу. В краю, где в мороз заяц замерзает на бегу, нет места чудесам. По крайней мере, для этой женщины. Рита представила, что она и не уезжала из тайги, что та девочка с картины выросла в простой семье, прилежно училась, гуляла в лесах и собирала лесную землянику, не знала лишений, железного кулака и грубого слова. Она бы все отдала, лишь бы только с небес спустилась звезда и указала ей путь к потерянной жизни, которую она могла бы прожить! Пусть все исчезнет, пусть сгорит, как метеориты, падающие в атмосферу Земли! Она будет смотреть на рушащийся старый мир, бичевавший ее долгие годы, улыбаясь. Никто не отозвался на мольбу о помощи, магия оставила мир, который захватили машины.

Отчаявшись получить ответ от небосвода, Рита резко отпрянула от окна и хотела плюнуть в звезды, но сдержалась… Ее взгляд упал на сына, неспокойно ворочавшегося на печи. Он сжался в комок и что-то бормотал во сне, постоянно повторяя: «Я видел девочку с волчьими ушками, она махала мне рукой». Мальчик не почувствовал, как приблизилась мать, как ее угловатая фигура нависла над ним угрожающей тенью. Рита потянула свои руки — ивовые ветви — к горячей шее Ивана и сомкнула пальцы на артерии. Женщина смотрела сквозь мальчика, все сильнее сдавливая руки, точно кобра, сжимающая кольца на теле обездвиженной жертвы. От недостатка кислорода мальчик быстро очнулся, начал махать руками в воздухе и неловко барахтаться, точно жук, которого перевернули брюшком кверху. Он глотал ртом воздух и выпучивал глаза. Иван смутно видел мать, нависшую над ним, однако не сразу понял, что происходит. Это сон! Точно, ведь его прекрасная мама бы никогда… нет, конечно, это величайшая глупость! Иван не мог поверить в происходящее и лишь продолжал беспомощно дергаться, задыхаясь. Рита продолжала душить сына, пока тот не начал ослабевать под ней: его ладошки соскользнули с ее напряженных прямых рук и упали на кровать, а светлые глаза начали покрываться дымчатой пленкой. В голове женщины раздался щелчок, она вышла из состояния аффекта и мгновенно разжала мертвую хватку. Холодная уверенность растворилась в живых глазах Риты, и она приподняла голову Ивана, оказавшуюся тяжелее обычного. Мальчик выгнулся и вобрал в легкие столько воздуха, сколько мог. У него заслезились глаза, Иван ухватился руками за красную шею и зашелся в приступе кашля. Рита смотрела на него с тревогой, но не смела ни заговорить, ни уйти. Она так и застыла над ним с руками, повисшими в воздухе. В этот момент полная луна заглянула в лачужку и позволила Ивану как следует разглядеть угловатое бледное лицо матери, застывшее в безмолвном ужасе от содеянного. Ее смоляные брови были высоко подняты, а рот приоткрыт. Иван слабо улыбнулся, привстал на печке и бросился обнимать Риту. Он крепко обхватил ее тонкую талию руками и прижался головой к ее груди. Иван не плакал, не кричал, не боялся.

— Я люблю тебя, мамочка! — прошептал он, снова заходясь в приступе кашля.

Глава 8

На рассвете хижина позабыла ужасы прошедшей ночи и продолжила жить своей жизнью. Ее жители — кто по незнанию, кто по иным причинам — сделали вид, что ничего не происходило. На кухне кипела работа по приготовлению завтрака. Накануне Владимир купил кролика у соседки и намеревался разделать его, но забегался, забыв про деликатес. Старик был удивлен собственной безалаберностью. Он не желал ничего слышать о дочери, уставшей и достаточно намучившейся, которая будет стряпать еду на его крохотной кухне. Владимир уперся руками о дубовый столик, крепко сколоченный им лет десять назад, но ничуть не потерявший в качестве, и отчеканил: «В этом доме готовить буду я, а ты моешь тарелки». Впрочем, Рите досталась пятиминутная работа: ее отец намеренно подсунул ей три фарфоровых блюдца, покрытых слоем пыли. Чайным набором давно никто не пользовался, да и незачем было. Красивейший сервиз, который жена Владимира привезла в это богом забытое место, доставался только по праздникам и при особом случае, что было вполне оправдано, ведь посуда — ручной работы. Ее расписала молодая художница, решившая покорить тайгу. Рита с интересом разглядывала знакомые узоры, завитки и линии. Даже спустя такое долгое время женщина смогла разглядеть мазок кисти, пересекающий небольшую трещинку у основания. Ее глаза подернулись печальной дымкой. Рита отвела взгляд от блюдец, уже в десятый раз проходя губкой по поверхности в одном и том же месте. Женщина смотрела в окошко, как бы сквозь стекло, никогда не переставая предаваться сторонним размышлениям. Ее воспаленный мозг прогонял навязчивые идеи, чтобы освободить место для новых, еще более угрюмых. Рита могла часами отсутствовать в комнате, путешествуя в глубине своего сознания по дорогам, не виденным человеку со стороны. Она всегда сохраняла внешнее спокойствие: размеренно выполняла порученные ей задания, держала идеальную осанку и могла дать меткий ответ на любой адресованный ей вопрос. Единственное, что мешало ей и сейчас уйти в дальнее плавание на корабле своих мыслей, — Иван, жавшийся к стенам и искоса посматривавший на нее глазами, полными слез. Рита терпеть не могла видеть его рыдающим, он казался ей жалким и противным червяком, выброшенным на солнечный свет после дождя. Она демонстративно отворачивалась всякий раз, когда мальчик открывал рот, чтобы заговорить с ней. Он ей надоел.

Иван не мог иначе. Он притворялся радостным, смеялся над шутками Владимира и с аппетитом ел кашу, которую тот ему приготовил. Мальчик старался поддерживать разговор, при этом совершенно теряя его суть через пару фраз, неловко брошенных в ответ на искренние высказывания деда. Иван ничего не забыл, он все еще чувствовал руки матери на своей шее, помнил, как подтягивал воротник повыше, скрывая следы удушья. Он не понимал, чем мог обидеть маму, совесть грызла его, не давала сидеть на месте. Ему хотелось кричать, падать на колени и целовать ноги своей любимой матери, но он не имел никакого права являться к ней со своими чувствами. Рита не любила мужских слез, поэтому следовало скрывать горе, закравшееся в душу ребенка.

— Что ты такой кислый сидишь, Ваня? Улыбнись же, смотри какое солнце! — задорно произнес Владимир, похлопывая внука по плечу. Старик, может быть, и сам не верил внешнему благополучию обычного деревенского семейного утра, однако не нашел в себе решимости задать прямой вопрос и нарушить кажущуюся идиллию. Вся его семья собралась за старым дубовым столиком, все было хорошо.

— Я просто задумался… — промямлил Иван, ковыряясь ложкой в остывшей каше.

— Чего ты там выбираешь?! Ешь, не уродуй! — прикрикнула Рита, заканчивающая с мытьем посуды.

Мальчик мгновенно опустил взгляд в тарелку и быстро проглотил комки холодной овсянки. Ему показалось, что его сейчас вырвет прямо на стол, он было схватился рукой за шею, но, опомнившись, сдержал приступ. Комок застрял в горле, и Иван закашлялся. Дед постучал его по спине и укоризненно покосился на Риту, тщательно вытиравшую руки полотенцем. Женщина лишь хмыкнула и села рядом с сыном, не поворачивая головы. Она заговорила с отцом о погоде и ягодном сезоне, а сердце Ивана колотилось все сильнее, опережая страх. У него случилось что-то вроде панической атаки. Руки и ноги занемели, он не мог произнести ни слова, а лишь впустую открывал рот. Ивану казалось, что он сейчас сгорит, обуглится, а затем превратится в ледяную глыбу, он не мог определить свое положение в пространстве и ухватился за свои колени, чтобы не упасть. Помогла ему собака, почуявшая неладное в запахе маленького хозяина. Циля подлезла пол стол, распихав боками ноги взрослых, и положила острую мордочку на колени любимого мальчика. Стоило рыжей повилять хвостом и потыкаться носом в потную ладонь друга, как Иван избавился от ужаса, парализовавшего его тело, и принялся гладить питомицу по треугольным ушам, смешно сложившимся, точно бумажный самолетик. Мальчик забыл о тревоге, всматриваясь в добрые глаза собаки.

— Не давай ей ничего со стола, а то научится клянчить, — заметил Владимир.

Иван лишь улыбнулся в ответ. Циля пришла к нему совсем не за едой и комочком каши с яблоком. Его любимица чутко отреагировала на безмолвный призыв о помощи, оказала поддержку, в которой он так нуждался. Иван не мог оторвать глаз от своей красавицы. Ах, если бы можно было пропасть вместе с ней в далеком-далеком краю, где нет жестокости и боли! Когда Ивана посещали такие мысли, как эта, он представлял себе одну и ту же картину: он, взрослый бородач с охотничьим ножом с рукояткой в виде медведя, и Циля, его верная спутница и помощница, плывут на плоту, который он соорудил из веток самого крепкого дерева, навстречу ветру, не боясь разбиться на порогах. Мальчик мало знал о мире, когда жил в городе, но за короткий срок пребывания в тайге уже успел освоить некоторые книги и фильмы, которые ему показывал Владимир. Он узнал, что даже рыба проходит многие тысячи километров, добираясь до родных рек, вопреки клыкам ненасытных медведей, подстерегающих косяк на пути. Иван и сам был бы не прочь стать лососем — храбрейшим из известных ему обитателей быстрых вод.

Мальчик встал из-за стола, избегая прикосновений матери, и бросился во двор, наспех натягивая на ноги незашнурованные ботинки. Рядом уже подпрыгивала от возбуждения рыжая пушистая собака, успевшая отъесть себе брюшко на месте впалого костлявого живота. Она тыкалась носом в тяжелую дверь и скребла ее острыми когтями. Засов не поддавался. Балансируя на одной ноге, точно речная цапля, Иван смог приоткрыть щелку в дверном проеме свободной рукой — в другой он держал колбасу, которую купил ему дедушка. Владимир подмигнул внуку перед самым выходом, мальчик ответил лишь натянутой ухмылкой. Стоило внуку скрыться, а шагам окончательно раствориться в деревенском шуме, как старик переменился в лице, нахмурил густые брови и тяжело вздохнул. Он оперся спиной о стол и принялся шарить в карманах широких штанов. Владимир ни разу не обернулся на дочь, однако Рита безошибочно прочитала его безмолвное обращение. Когда отец был ею недоволен, то всегда молчал. У него было более сильное оружие, чем резкое слово, — взгляд, обжигающий не хуже раскаленных капель масла, скакавших на сковородке.

— Рита, что происходит?

Женщина махнула головой и поправила непослушную прядь смоляных волос, скрывавших пот, проступивший на виноватом лице. Она сделала над собой усилие, чтобы противостоять настойчивому тону отца. Рита продолжила протирать полотенкчком фарфоровое блюдечко, несмотря на то что на его поверхности уже можно было разглядеть ее отражение. Владимир сидел молча, недвижимый, точно высеченный в скале идол. Выдержке старого охотника можно было позавидовать. Он привык выжидать — будь то зверь на лесной тропинке или упертая женщина. Главное — не упустить момент и выйти на расстояние выстрела. Через пятнадцать минут Рита все же решила удостовериться в том, что отец все еще настроен с ней разговаривать. Любопытство пересилило здравый смысл, провокация удалась. Рита осторожно опустила плечо и наклонила голову, однако совсем не ожидала так скоро встретиться с карими отцовскими глазами. Точно пятиклассницу, женщину выбил из колеи один лишь вид ее отца. Владимир нашел-таки вещицу, которую прятал в широких штанах. Он держал в руке старенькую канцелярскую резинку, какими обычно скреплял стопки бумаг. Старик повертел ее, бросил в воздух, вновь схватил сухой дрожащей ладонью. Он прищурил кошачьи глаза и подал Рите закрытый кулак, где была спрятана вещица.

— Ты возьмешься за один конец, а я буду натягивать. Ну, держи же крепче, я сил не пожалею.