Слуга отречения

– Ты ведь даже не пытаешься, – насмешливо сказал Вильф, медленно сжимая пальцы. – Мо-ой бог, Аспид, ты же тули-па. Как можно до такой степени не верить в свои силы, а?

Тим непроизвольно облизнул губы, чувствуя, как на его висках выступают, собираясь в струйки, противные бисеринки пота. Из-под ребристой многослойной ячеистой сетки над головой внезапно сорвалась бледная, состоящая, казалось, из одних только изломанных смутных контуров серая тень, и стремительно проскользнула между ними, обдав липким морозцем разгорячённый лоб.

– Я совершенно не понимаю, почему Правительница до сих пор так тебя бережет, – негромко проговорил Вильф, глядя оцепеневшему Тиму в глаза. Когти до крови царапнули щёку, и тот судорожно сглотнул, прижимаясь затылком к скользкому стылому камню. – Смотри, так ты рискуешь никогда не стать мужчиной, Аспид.

Вильф наконец убрал от его лица страшную птичью лапу и вдруг ухмыльнулся, оперевшись ладонью о стену совсем рядом с его головой:

– Так и останешься навсегда малышом…

Он развернулся и сделал было несколько шагов к выходу, но, уже стоя в арочном проеме, на секунду замер, оглянувшись, и бросил на застывшего Тима ещё один иронично-колкий взгляд:

– …сопли-ивеньким таким малышом, который всю жизнь всех боится и каждый раз пачкает штани-ишки, как только ему собираются надрать зад, м-м?

Глава 2

Яхта явно была не из дешёвых («Если, конечно, где-нибудь в мире вообще существуют дешёвые яхты», – нервно сказал себе Чарли): остроскулые обводы мощного корпуса, огромные окна, обшитая деревом купальная платформа с роскошным электрическим грилем на нижней палубе. Взгляд сразу выхватывал острый плавник в носовой части и зеркальное остекление изящной кормовой надстройки, в котором можно было разглядеть мутные отражения золотисто-серых небоскрёбов Джерси-Сити, возвышающихся на противоположном берегу. Их тёмные монолитные силуэты мерцали в закатном свете, подсвеченные тревожными розовыми лучами уже исчезнувшего за горизонтом солнца. От близкой, беспокойно плещущей воды веяло свежим сыроватым холодком; над ощетинившимся пирсами берегом, залитым оранжевым светом мощных уличных фонарей, шелестел ленивый ветерок, изредка щекоча ноздри запахами стейков и жареной рыбы, долетающими из открытых кафе Бэттери-парка. Влажный ветерок словно бы прилипал к коже, и вечерняя прохлада щекочущими мурашками бежала по телу, как стайки каких-то насекомых, и заставляла подниматься дыбом волоски на руках.

На корме яхты, на белом полукруглом диванчике, тянущемся вдоль палубы, Чарли успел разглядеть одетого в пёструю шёлковую рубашку грузного обрюзгшего мужчину, безжизненно уронившего голову на тёмную деревянную столешницу перед собой. На столешнице поблёскивала нераскупоренная бутыль какого-то вина, рядом с которой валялся штопор и одиноко стоял нетронутый пузатый бокал.

– Вперёд, – Чарли почувствовал, как тяжёлая мохнатая лапа стоящего позади легла ему на шею, подталкивая к крутой деревянной лесенке, ведущей внутрь салона.

Сердце оглушительно бухнуло, и он, поборов внезапную робость, шагнул вниз.

Внутри было душно и пахло застоялым сигарным дымом; от дощатой обивки стен тянуло полиролью и какой-то химической отдушкой, и Чарли вдруг понял, что отчего-то больше не может глубоко вздохнуть. Рядом с широким барным блоком тускло поблёскивала наклеенная на стену огромная панель выключенного телемонитора; в ней отражался резной комод с узорчатыми, вроде бы медными ручками и забросанная подушками полукруглая софа перед тяжёлым деревянным столом.

За столом сидел, закинув ногу на ногу, коротко стриженный мужчина с грубоватым лицом и выцветшими пшенично-жёлтыми волосами. Другой, казавшийся чуть моложе первого, с резкими и какими-то птичьими, будто бы орлиными чертами лица, вольготно расположился в просторном кожаном кресле неподалёку и расслабленно вертел в руках початую пивную бутылку.

– Ну что же… говори, – светловолосый кивнул Чарли на обитый красным плюшем дубовый стул напротив себя.

Тот замялся, не решаясь сесть, потом всё же сел, тоже положил было ногу на ногу, но тут же передумал и опять расставил колени, опустив на них сухощавые ладони с траурной каймой под ногтями и щурясь от света многочисленных галогенных ламп, льющегося с потолка. Беспокойно пригладил пальцами чёрную блестящую бородку.

– Я хочу стать бессмертным, – сказал он наконец, задирая вверх острый вытянутый подбородок.

– И на этом всё? – блондин приподнял бровь.

– Нет, нет… Просто я понимаю, что это, – он неопределённо повёл рукой вокруг себя и слегка тряхнул забранными в длинный хвост сальными чёрными волосами, в которых виднелась первая седина. – Вот это вот всё ведь ненастоящее, верно? Глупость, фикция… А я… я хочу увидеть своими глазами… ту сторону.

– Вот как? – с ноткой интереса переспросил светловолосый, откидываясь к стене и неспешно сцепляя пальцы за затылком.