Не удастся, конечно. Сейчас все старшие тули-па считают его, наверное… даже думать неохота, кем…
– Что они с тобой теперь сделают за то, что ты попался? – негромко спросила стоящая у окна женщина, не поворачивая головы.
– Совершенно не твоё дело… – Аспид сжал зубы.
– Почему ты позволяешь так с собой поступать?
– Потому что это справедливо, – упрямо проговорил он.
– Что же с вами там творят, господи боже…
Женщина судорожно вздохнула, потом подошла и присела рядом с ним на краешек кровати.
– Знаешь, ты ведь совсем не кажешься мне плохим человеком, – тихо сказала она. – Что привело тебя к тули-па? Что тебя рядом с ними держит? Тебя ведь просто используют, используют как инструмент, неужели ты не понимаешь этого?
Её интонации, а может быть, её взгляд неожиданно напомнили Аспиду что-то неопределимое… навсегда и безвозвратно утраченное. Перед глазами на долю секунды отчего-то мелькнул образ, вынырнувший из какого-то давнего полузабытого сна: он вот так же лежит лицом вверх на кровати – немного странной кровати, окружённой высокими тонкими решёточками, – разглядывает свои пальцы, зацепившиеся за эти решёточки… Над головой – едва заметное кольцо белого света, а темнота вокруг этого кольца – густая, но вовсе не страшная, и пахнет эта темнота почему-то сладким молоком.
А рядом… поднимает голову от чего-то, лежащего на коленях, улыбается: «Ты ведь уже понимаешь, когда я тебе читаю, маленький мой, правда?»
Аспид непроизвольно мотнул головой.
…вот ведь глупости какие…
«Ты в плену, слюнтяй сопливый. В плену и в наручниках, забыл?»
– Меня… никто не использует, – мальчик непроизвольно шмыгнул носом. – Мы просто… просто добавляем справедливости в этот мир… вот и всё.
– Да при чём же здесь справедливость?
– Вильф бы тебе объяснил…
– Со мной этот Вильф вряд ли стал бы разговаривать, – покачала головой женщина.
– Тоже верно…
– Послушай… – она на секунду задержала ладонь над левой стороной его груди. – Ты ведь оказался там, внизу, только потому, что испугался, что люди погибнут, верно? Я успела увидеть… Ты поступил как воин. Настоящий воин всегда боится за других, а не за себя.
– Мне не нужна ничья жалость! – отрезал Аспид. – Тем более твоя…