— Да что ж ты, ребенок! Может, кто и о себе только думает, чтобы ему хорошо было и ладно, на остальное наплевать, а нам с тобой или Кострикову, например, и про завод подумать нужно, как всем лучше. Отсюда и танцуй, и рассуждай, и выводы делай. За нас никто ничего не решит.
— А она... хорошая?
Антипов улыбнулся:
— Работящая, старательная.
— Значит, вы довольны?
— Доволен, — сказал Антипов честно.
— Я рада за вас.
— Спасибо, Дуся. И я рад, что ты поняла все.
— Как не понять! Ой, Захар Михайлович, чуть не забыла: я же накануне отъезда на кладбище ходила, могилку Галины Ивановны навестила.
— И что там? — тревожно спросил Антипов.
— Все в порядке. Прибрано, цветы посажены, и вокруг песочком посыпано. Старушка эта, как ее?..
— Бабка Таисия.
— Она подошла ко мне и спросила, кто я буду... Ну, я сказала, что землячка, что вместе работали. А она хвалить меня стала. Смешная какая-то! Постойте, как же она говорила?.. Ага, вспомнила! «Не забывайте, — говорит, — тех, кто ушел от нас, ибо те, кто ушел, всегда про нас помнят».
— У каждого свое понятие, — сказал Антипов задумчиво. — На то мы и люди, чтобы понятие иметь. А бабка Таисия верующая. И пусть себе, зла от этого никому нет.
Клава принесла чай.
— Что я хотела еще спросить... Невестка вернулась с фронта?
— Пока нет. Но вернется, куда же ей деваться, если дочка у нас. Вернется, — повторил он убежденно.
Приняв решение, он обрел уверенность.
От чая Дуся отказалась, заспешила домой, — дети одни остались. Антипов постоял у окна, покуда она перебежала улицу, потом вздохнул и сел к столу. Вошла Наташка, залезла на стул, придвинула поближе к себе чашку и выжидающе посмотрела на деда.
— Наливать? — спросила Клава.