— Не ври, — сказал Костриков. — Иващенко на фронте, я же знаю. Он сначала в ополчении был, а после его в армию взяли.
— С фронта и отозвали.
— С фронта?.. Выдумываешь ты. Не может быть, чтобы с фронта. — Он с недоверием смотрел на Антипова.
— А какая мне корысть выдумывать?
— Корысти, конечно, никакой... А только не верится что-то. Ерунда получается.
— Не ерунда. Оборудование скоро начнут привозить. Работы-то, Григорий Пантелеич, непочатый край! Заглянул бы в цех, посмотрел, что там и как...
— Ты был?
— Был.
— Помнится мне, у твоего молота печь была с хитрецой... Намучились, когда запускали ее! Спереди у самой заслонки жарит, как проклятущая, металл горит, а у задней — мороз, вода не закипит. Долго понять не могли, в чем дело. Помнишь?
— Еще бы!
— В каком же это году было?.. — Костриков задумался, вспоминая.
— В тридцать шестом, — подсказал Антипов, радуясь, что Григорий Пантелеич оживился немного.
— Точно! Она совсем разрушена или нет?
— Почти что совсем. Но восстановить, пожалуй, можно.
— И восстановим! — уверенно заявил Костриков. — Обязательно восстановим. Я все ее секреты и тайны знаю. — Глаза его перестали быть равнодушными, они азартно горели теперь. В них была жизнь. — Иващенко, говоришь, здесь?.. Крикливый он, пустобрех порядочный, но механик хороший. Таких механиков поискать. Надо ж ведь, с фронта отозвали! Не подумаешь...
— Так придете завтра, Григорий Пантелеич? — спросил Антипов, подымаясь.
Пора было уходить. Час поздний.
— Ты хватит мне выкать, Захар. Сам дедушка. А насчет завтра... Постой! Где же мой мастерок?.. — Он нахмурился, сдвинул брови. — Я без него как без рук, привык. — Он открыл дверь и позвал: — Екатерина!
— Что? — тотчас откликнулась сестра, словно только и ждала, когда ее позовут.
Да и правда ждала, надеялась на Антипова.