Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

— Итак, здесь достигаю я цели моих странствий, куда вела меня судьба столь много дней! — воскликнул я, пробуждаясь. — Течение времени влечет нас преднамеренно совсем иным путем, чем мы предполагаем и намечаем. Меня увенчало оно прекраснейшими гирляндами цветов, которые имело наготове; я прижимаю свою супругу с необыкновенным счастливым трепетом к своей раскрепощенной груди и чувствую с вдохновенной страстностью, что она истощила свои возможности.

— Истощила? — с улыбкой переспросила Эльмира. — Когда ты перестанешь выдумывать? Разве ты забыл те несколько счастливых часов, когда я была твоей невестой, забыл монастырь Святого Яго?

— О, Эльмира, какие воспоминания!

— И если я с предусмотрительностью, ради своего счастья, желаю удержать тебя, старайся и ты удержать меня для себя.

— Что имеешь ты в виду? Разве второе желание не содержится уже в первом?

— Нет, мой супруг. Первое имеет в виду разлуку через смерть, а второе — ах! еще более ужасное — разлуку через измену.

— Возможно ли, что Эльмира в это верит?

С мягкой, ангельской улыбкой она зажала мне рот.

— Ах! — вздохнула она стесненно. — Карлос, Карлос! Я боюсь, что сегодня празднуем мы двойное воссоединение.

— Как? Тебе известно...

— Да, мне известна твоя история, Карлос. Бедный юноша, сколь коварно ты был соблазнен, и имелись очевидные причины посвятить меня во все мучительные подробности. Но мне повезло больше, чем тебе, и я выскользнула из их рук в тот самый миг, когда они верили, что держат меня наикрепчайшим образом. Я бежала от них в чужую страну, унося с собой всего лишь твой портрет, несколько колец и драгоценностей — их хватило, чтобы купить здесь хижину, основать небольшое хозяйство. Все богатство твоей супруги, Карлос, этой избалованной и изнеженной женщины, состояло за истекшее время из двух коров, небольшого сада и двух рук, чьей белизне и мягкости тебе не придется более удивляться.

— Эти руки были доказательством твоей красоты, Эльмира, и теперь они мне еще дороже как доказательство твоей добродетели. Даже пред алтарем не целовал я их с такой страстностью, как теперь. Ты была началом моего счастья, не захочешь ли ты теперь его продлить?

Альфонсо, мой добрый старый слуга, вошел при сих словах в комнату. В течение всей ночи он оставался за порогом, чтобы не помешать нам. Сейчас припал он к ногам своей госпожи, она протянула ему еще обворожительно прекрасную руку, которую отняла от моей, слуга оросил ее горячими, искренними слезами, безмолвно и невнятно всхлипывая. Сама Эльмира была ему рада необычайно, она полагала также, что его хозяйственность окажется неоценимой поддержкой в нашей домашней жизни, а его верность и бдительность послужат нам надежной охраной и станут, таким образом, залогом длительности нашей любви и воссоединения.

Наступило светлое, ясное утро, и Эльмира принялась водить нас по дому, чтобы показать, как она обустроилась. Никогда не видел я более изящного домоводства. Все было отмечено простотой, и простота эта носила оттенок изящества. При помощи соседей собрала она небольшую библиотеку, и красивая лютня не была ни запылена, ни расстроена. Кухня содержалась в образцовом порядке и была ослепительно чиста и уютна, утварь молочной кладовой выглядела располагающе опрятно. Эльмира показала нам то, что она сшила и также вышила, — большинство платьев выткала она сама для себя, и все же можно было заметить, что никогда не забывала она свое происхождение. Графиня фон С*** и маркиза фон Г**, казалось, просто имела небольшую прихоть поменять свой замок на хижину и некоторое время поиграть в обворожительную крестьянку. При ней была единственная служанка, девушка, которая через общение со своей госпожой достигла столь высокого уровня культуры, что часто побуждала саму Эльмиру к дальнейшему совершенствованию и помогала коротать время, свободное от домашних дел.

Сад Эльмиры выглядел прелестно, и, хотя каждый уголок в нем имел хозяйственное назначение, можно было видеть, что по временам он служит также к удовольствию. Большая беседка сирени образовывала притягательный сумрак, защищая под своей сенью от полдневного зноя и вечерней прохлады. Все свои любимые цветы собрала Эльмира в этом священном для нее месте. Ее рассказы оживили в моей душе прошлое; ей была известна история каждого цветка и каждого дерева, и она великодушно делила теперь свою радость созидания со мной. В больших, светящихся счастьем глазах Эльмиры читал я прекрасную истину: ни одно состояние не бывает столь ужасным, чтобы не доставлять хоть какой-то радости, и даже в дни испытаний обнаруживаются моменты, которые, в отсутствие надежды на более светлые дни, делают его переносимей.

— Все, что ты видишь, — заметила она вдруг вдохновенно, — все, Карлос, принадлежит также и тебе. Но вот этот розовый куст я не могу с тобой разделить.

— Но почему, моя дражайшая супруга?

— Потому что он мне не принадлежит.

— И кто тот счастливец, которому ты в твоей собственности отвела святейшее место?

— Если ты мне пообещаешь заранее, мой супруг, любить его хотя бы вполовину столь нежно, как люблю его я, тогда я познакомлю тебя с ним.