Мне показалось, что она желает незаметно увести меня от моего основного вопроса.
— Эти слова были сказаны не для вас, милостивая госпожа, — перебил я ее. — Они были сказаны в связи с тем Обществом, которому вы теперь, как кажется, столь всецело принадлежите. Вы обвиняете меня в том, что я вас в него ввел. Ничто не является более неверным. Никто, еще прежде нашего супружества, не был сыт им по горло более, чем я. Вы вырвали меня из рук моего любезного друга, потому что он не подходил к вашим планам, вы свели меня с другим лицом, которое я не люблю, только потому, что достигаете чрез это ваших целей.
— Вы говорите обо мне, маркиз?
— Ни о ком в отдельности. Мои замечания весьма общи. Но я родился свободным[253], мадам, и для меня невыносимо подчиняться какому-либо господину, которого я для себя не выбирал.
— Кто вынуждает вас к этому?
— Вы и в самом деле не понимаете? Поначалу мои несчастные обстоятельства, из которых я, после того как у меня все было отнято, еще довольно счастливо сумел выпутаться. А теперь вы, мадам.
— Почему я, маркиз? — спросила она с большей радостью, чем ей того, возможно, хотелось. Но я не заметил смысла ее вопроса. Я увидел только, что она пытается увести меня в сторону. Но я был коварней, чем она предполагала.
— Разумеется, вы! — ответил я, представляясь несколько взволнованным. — Припомните ваши новые открытия, таинственные разговоры при закрытых дверях с вашим другом, доном Бернардо, горячие споры со мной, которые были результатом тех великих идей. Вот что случается, когда замужняя женщина занята переделыванием мира. От этого происходят тысячи опасных знакомств, и добрый Г** во время наших бесед казался мне очень часто правым, полагая истинное счастье в домашних наслаждениях[254], в нежной, сосредоточенной любви чтущей свой долг жены и в пренебрежении ко всем остальным благам, которые не приводят к преумножению вышеназванных.
Аделаида залилась слезами во время этой маленькой проповеди, к которой она меня столь смело побудила сама. Ее горестные всхлипывания производили на меня мало впечатления. Сердце мое было ожесточено, и я продолжал себя чувствовать сильным и непреклонным пред лицом невинности и свободного прямодушия, которые она столь искусно разыгрывала.
— Но, — продолжал я с некоторой горечью, — как я уже сказал, это самые общие замечания, которые не имеют к вам особенного отношения.
— Вот результат моей нежной любви к вам, дон Карлос, — отвечала Аделаида, вытирая слезы. — Такого дурного обращения заслуживает та, кто открыто обнаруживает свои сердечные чувства перед вами, мужчинами.
Сия беспомощная попытка вывернуться чрезвычайно рассердила меня.
— Так называете вы небольшие советы, — вспылил я несколько, — которые я, мадам, преподнес вам как добрый друг? Дурное обращение? Я полагаю, маркизе фон Г** ни от кого на свете, и более всего от собственного супруга, не грозит возможность подвергнуться дурному обращению. Вы прибегли к слишком сильному выражению. Но простите мне мою непосредственность, милостивая госпожа. Никто не может судить о причинах вашего поведения лучше, чем вы сами. Я всегда как на нечто само собой разумеющееся надеялся на ваше понимание, и вы наверняка осознаете, что ваша собственная честь зависит от того, как вы блюдете мою.
— И вы находите мое поведение настолько предосудительным лишь оттого, что не можете понять его причин? Уж не ревнуете ли вы меня к дону Бернардо, в самом деле?
Последнюю фразу она сопроводила смехом, который сделал ее в моих глазах совершенно отвратительной. Я отвечал ей весьма серьезно:
— Мадам, я узнаю здесь обычаи вашей нации. Но знайте: по характеру своему я являюсь чистейшим британцем. Были бы вы всего лишь моей содержанкой, я не требовал бы от вас ничего более, как только не подвергать опасности мое здоровье. Но поскольку вы почтены рангом моей супруги, я не желаю, чтобы вы кому-либо иному, кроме меня, открывали слабости своего сердца.
Она вздернула обиженно верхнюю губу. В другое время я нашел бы это весьма милым, но теперь понимал, что она хотела мне показать, насколько я задел ее гордость. Миновало время, когда красота производила на меня впечатление, мешая осуществлению какого-либо плана. Возможно, Аделаида была также удивлена, открыв эту новую сторону в моем характере. Она погрузилась в глубокую задумчивость. Не дожидаясь, пока подадут десерт, я поклонился ей учтиво и вышел вон.
Я надеялся, что этого окажется довольно. Не может быть, думал я, чтобы Аделаида за столь короткое время успела вполне развратиться. Умная женщина едва ли отваживается на нечто большее, когда понимает, что за ней внимательно наблюдают, по крайней мере если речь не идет о пламенной страсти. Но мне казалось маловероятным, что подобная страсть пустила в сердце маркизы столь глубокие корни. Возможно, слишком большая любовь с моей стороны сделала ее равнодушной ко мне, а дон Бернардо хитростью и лестью сумел ввести ее в заблуждение. Данные ей советы, по моему мнению, должны были ей помочь снова встать на путь истинный и вновь установить меж нами согласие, не прибегая к надзору.
Но я полностью обманулся, и не прошло даже и получаса, как я имел возможность обнаружить, насколько заблуждаюсь. Я стоял еще на лестнице, собираясь направиться к себе в комнату, когда услышал, как маркиза рывком открыла дверь залы и громко сказала слуге, что в случае, если ее спросит дон Бернардо, ее ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра нет дома.
Это заявление оглушило меня, подобно удару грома. Я был уже готов сбежать по лестнице вниз, чтобы отменить приказ, но подумал, что только увеличу ту неосторожность, которую маркиза только что так непростительно проявила, и дам повод слугам о нас болтать.
ebooksa