Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Розалия, — сказал я ей, — видишь у меня ружье? Охотясь, я случайно забрел сюда. Я благодарю свою счастливую звезду, что застал тебя здесь. Сейчас я должен тебя покинуть. Подари мне еще один поцелуй — и прощай!

— Ты улыбаешься, Карлос, — произнесла она значительно, — но я не верю этой улыбке. В твоем приходе сюда кроется некая тайна, но ты предпочитаешь объяснить ее твоей сестре чистейшей выдумкой.

— Если тут действительно что-то кроется, так это желание увидеть тебя еще раз, Розалия.

— Еще раз, Карлос?

— Еще раз наедине и без помехи. Не окружают ли нас тысячи глаз, чтобы за нами наблюдать, и кто поручится за будущее?

Она расплакалась.

— Я понимаю тебя, Карлос, — сказала она тихо. — Но не опасайся ничего, я твоя сестра, и я благодарю тебя за это печальное доказательство твоей любви. Правда, ты мог бы мне сказать более — но поступай как знаешь. Однако поклянись мне, — промолвила она после некоторой паузы, — что ты вернешься вновь. Ах нет! Лучше не клянись! Там, в той беседке, принес ты мне однажды ужасную клятву и тем не менее отважился ее нарушить. — Она содрогнулась, побледнев. — Я осталась верна моей клятве, Карлос. — Розалия вновь обняла меня страстно своими нежными руками и прижалась мокрым лицом к моему плечу. — Я всегда, всегда хранила тебе верность. Какая женщина на моем месте не оставила бы тебя?

Я вздохнул. К счастью, она обманывалась насчет истинной причины моей подавленности, которая при ее последних словах лишь усугубилась.

— Прощай! Прощай, Карлос! — сказала Розалия, всхлипывая. — Я знаю твое сердце. Злосчастная судьба сделала тебя вероломным. Иначе ты любил бы больше свою бедную Розалию. Она бы не удовольствовалась всего лишь только правом сестры, и ах! Возможно, владея ею, ты был бы более счастлив, чем с любой другой женщиной.

— Конечно, Розалия, — куда счастливей! Ты правильно называешь нашу судьбу злосчастной, и я не вижу тому конца.

— Мужайся, Карлос! Даже издали я буду тебя охранять и предупреждать о каждой опасности, которая тебе угрожает.

Она прижала меня еще раз к своей вздымающейся и пылкой груди, потом мягко отстранилась и скрылась в зарослях.

* * *

Я направился назад к хижине. Я был так погружен в раздумья, что едва не прошел мимо нее. Разница меж Розалией и маркизой была бесконечно велика, и все же последней было не на что жаловаться. Я любил ее искренне и никогда не упускал возможности доказать свою любовь. Таковы женщины, думал я. Их сердце принадлежит тебе либо пока оно еще не вполне завоевано, либо если, даже обладая тобой, они чувствуют себя не вполне уверенно в своих правах.

Наступил вечер, принеся прохладу. И я подумал, что лучше будет вернуться и проспать до утра в своей постели, а завтра наверстать упущенное, нежели догонять слуг и провести жалкую ночь на постоялом дворе.

После некоторого раздумья я предпочел первое и неторопливо поехал к замку, достигнув его лишь с наступлением ночи. К своей досаде, в темноте я перепутал развилку дороги и подъехал к замку не со стороны подъемного моста, но со стороны сада.

Тут я спешился, привязал лошадь под навесом, намереваясь приказать слугам ее забрать и, обведя вокруг ограды, поставить в конюшню. Открыв калитку ключом, который был при мне, я сквозь миртовую рощицу направился в замок.

Спальня моей жены выходила окнами в сад, свет был погашен. Стояла тишина, все словно вымерло. «Наверное, маркиза уже в своей постели», — подумал я, да и в самом деле было поздно. Однако как же я был удивлен, найдя входную дверь незапертой! Я тахо проскользнул в нее и стал крадучись подниматься по лестнице. Никто не встретился мне на пути, хотя издали, из кухни, доносился шум и в некоторых комнатах была еще слышна болтовня слуг.

Не знаю, почему я двигался так тихо, желая оставаться незамеченным. Было ли это любопытство — желание узнать, как ведут себя домашние в мое отсутствие, или действительно в человеческой душе есть тайное предчувствие будущего? Неизвестно почему я дрожал как осиновый лист и боялся наткнуться на какой-либо предмет. Едва я собрался отправиться в свою комнату, как дверь в комнату маркизы широко распахнулась, и сквозь анфиладу комнат я увидел слабый свет в ее спальне.

«Не пойти ли к ней и не пожелать ли доброй ночи? — подумал я. — А не то она утром может рассердиться на то, что ты как вор в ночи проскользнул в замок». С этими мыслями я направился в ее покои. Но все кругом было пусто. Две свечи на ее рабочем столике уже давно чадили. «Куда она могла спрятаться? — недоумевал я. — Надеюсь, она не гуляет в саду, уже поздно и прохладно. Подобная неосторожность грозит простудой».

Я уселся и стал терпеливо ее дожидаться. Но на сиденье подо мной что-то лежало, это что-то было мужской шляпой. Сперва в рассеянности я подумал, что она моя, но обнаружил на ней бриллиантовый бант. Я узнал его. Шляпа принадлежала дону Бернардо. Моим первым побуждением было в ярости швырнуть шляпу на пол и растоптать ее; потом я схватил свечу со стола и бросился, словно побуждаемый неким инстинктом, в спальню Аделаиды.