— Ах, Карлос!
Ее восклицание отозвалось в моей душе глухой болью. Что с ней? И что все это значит? Я поспешил к графине, шагая через несколько ступеней; мне казалось, что она в обмороке. Возможно, она разыграла эту сцену, рассчитывая оказаться в моих объятиях; но истинная страсть не знает ни искусственных приемов, ни окольных путей.
— О Боже! — простонала она.
— Что с вами, мадам? — спросил я. — Вы себя плохо чувствуете?
— Да, мне очень плохо, Карлос.
Она подняла голову от перил. Никогда не видел я ее в таком смятении; волосы, спутавшись, свисали ей на лицо.
— Пожалей меня, Карлос! — добавила она. — Будь ко мне милостив!
Графиня лишилась разума, сказал я самому себе, либо близка к тому. Что мог я сделать? Было немыслимо даже на миг потакать ее страсти. Успокоить ее хоть на одну ночь? Но стены имели тысячи ушей, а жизнь графа была мне дороже собственной. Я не знал, что ответить.
— О, небо! Неужто ты создан из камня, Карлос?! — вскричала она чрезвычайно громко.
— Ради Бога, графиня, — прошептал я как можно тише. — Что с вами происходит? Подумайте, где вы находитесь. Граф еще не ложился спать.
— Идем в мою комнату.
— Ах, пойдем ко мне в комнату! — повторила она и, плача, опустилась передо мной на колени.
— Милая, милая Каролина, — сказал я, напуганный ее состоянием. — Что с вами, моя дорогая подруга? Вы сами себя не помните. Хотите, я позову кого-нибудь?
Она покачала головой.
— Вы желаете со мной говорить? Но подумайте, насколько в неподходящем месте и не вовремя! Если вы мне хотите сказать что-либо очень важное, я обещаю, что завтра ночью приду к вам в сад.
— О, Карлос! — воскликнула она взволнованно. — В самом деле? Ты хочешь? Ты этого хочешь? Да, да, я знала, в тебе еще горит искра прежнего пламени.
Каролина необычайно быстро выпрямилась и с распростертыми объятиями бросилась ко мне на грудь. Говорить она более не могла, но покрыла мое лицо горячими поцелуями. Я несколько отвернулся и застыл от страха, ибо услышал в некотором отдалении шорох. Мягко отстранив от себя пошатнувшуюся женщину, я обнял ее стан, повел назад в комнату и, усадив, удалился, не проронив ни слова.
— Завтра ночью, Карлос! Завтра ночью! — воскликнула она мне вослед.
Я находился в величайшем смущении, не зная, что предпринять. Я не питал никакой склонности к Каролине. Она была для меня почти бесполой. Но сообщать графу о его несчастье, при всей необходимости подобного поступка, казалось мне ужасным. Было ли другое средство, чтобы сдержать данное обещание, не предавая графа?