Прежде чем она его вытащила, я, трепеща, дал свое согласие, но она уже опустилась от переполнявших ее чувств без сознания на пол. Я не мог больше этого переносить. С трудом поднял я Аделаиду и усадил на стул. Звонком вызвав служанку, я дождался ее и, едва она вошла, стремглав выбежал из комнаты.
Осуществляя эту затею, с самого начала я намеревался разыскать графа фон С**. Я был уверен, что не ошибаюсь в его сердечном ко мне расположении. Только от меня зависело, обрету ли я в нем вновь своего первого и сердечного друга. Любовь, которая целиком поглотила меня, сделав чуждым всему миру, не затмила блеск дружбы, ибо он воистину обладал большим сердцем. Все, даже величайшее счастье своей жизни, он желал принести мне в жертву, и мне не оставалось ничего иного, как уступить его настроению. Я был убежден, что он претендовал на внимание моей жены не без скрытых побуждений с ее стороны, которые внушили ему уверенность. Меня она не любила, и я гнушался ею.
Поначалу я отправился к барону В—л, где застал С—и, однако граф, как мне сказали, уехал к своей супруге в Германию. Я рассказал им, где сейчас находится маркиза, а также изложил придуманные нами совместно причины, заявив, что графиня теперь слишком слаба, чтобы ехать со мной в Германию. Бедный добрый барон, для которого я был светом в окошке, поверил бы и менее убедительному объяснению. Он пообещал вскоре нанести визит в Д*, чтобы навестить свою дочь, прилежно писать ей во время моего отсутствия и пожаловался горько, что дому своего отца она предпочла старый разрушенный монастырь. Это тронуло меня до чрезвычайности, и я дал ему понять, что Аделаида с некоторых пор имеет необъяснимую склонность к унынию и оттого предпочла монастырское уединение.
Заверив барона, что вскоре его навещу, я отправился в поместье графа фон С**. Поначалу я думал известить его о своих намерениях и своем приезде заранее. Но есть нечто неизъяснимо сладостное для дружбы — заявиться к другу неожиданно; кроме того, я хотел убедиться, насколько радостным будет для него мое прибытие, ибо столь неожиданный приезд не должен был оставить ему ни минуты, чтобы принять приличную мину вежливости.
Завидев наконец вдали его замок, я вышел из кареты, чтобы по хорошо мне знакомой укромной тропе добраться до сада, а карету отослал прочь, приказав слугам дожидаться меня на постоялом дворе.
Но когда я достиг павильона, где я пережил столь много сладчайших и равно ужаснейших приключений своей жизни, былые ощущения нахлынули на меня вновь. Я увидел перед собой все прежние обстоятельства; увидел дерновую скамью, где Амануэль явился графу и где дело шло о моей либо его жизни. Развалины, в которых его схоронили живым, каждое дерево, каждая крохотная лужайка, каждое дуновение ветерка напоминали мне пережитое, свидетелем которого они были. Я узнал многие творенья моих сладчайших часов, многие павильоны были начаты мною или построены графом по моему совету; я видел ароматные цветы и вспоминал отчетливо, как своею рукой разбрасывал семена. Ни один отец не испытывал такого чистого и трепетного чувства, возвращаясь к своему очагу, какое испытал я при виде своих бессловесных любимцев.
Первое, что я заметил, как только достиг террасы, было прелестное дитя, которое сидело на лужайке и играло с двумя большими собаками графа. Поначалу я насторожился. Однако понял, что ребенок смеется, пытаясь защититься от собак. Эта игра как будто была для них привычна, и, словно сознавая прелестную невинность мальчугана, собаки не приближались к нему слишком близко, опасаясь навредить.
Какое тонкое изящество было в его еще не развитых чертах! Он был подобен нежной утренней заре, еще не полностью обнаружившей свою прелесть, и ее радостные лучи становились все теплей и явственней. Улыбка его полнилась сладостной, невинной радостью, еще не изведавшей огорчений в своей незрелости, робкой и девически проникновенной. Настроение его напоминало о светлой зеркальной глади озера, представляющей возвышенное зрелище. Я углубился с тихим счастьем в этот прелестный ангельский лик. Бесстрастность мальчика перелилась в мою грудь. Прежние времена ожили — я вспомнил, как вновь встретил Эльмиру, как неожиданно застал во сне прекрасного питомца нашей любви, как он, ведомый неким тайным инстинктом, простер ко мне свои нежные ручонки и узнал во мне своего отца. Природа не знает более очаровательной игры, чем выражение и осознание некой внутренней симпатии.
Мое созерцание было нарушено появлением третьего лица. Это был граф, который, полный боязливой озабоченности, торопился, чтобы отогнать собак. Он взял прелестного мальчика на руки и прижался лицом к его лицу. Какое высочайшее выражение блаженства и радости! Отцовская любовь, благороднейшее природное чувство, способно любое, даже некрасивое лицо сделать прекрасным. Можно ли описать, как преобразилось и без того прекрасное лицо графа! Ребенок понимал отца, и улыбающееся личико выражало те же чувства. Я бы хотел иметь тысячи глаз, чтобы не пропустить ни одной черточки этой картины.
Тем временем отогнанные собаки бросились ко мне. Впрочем, то были два моих друга и приемыша. Они тут же узнали меня, подняли восторженный визг, прыгая на меня от радости и на тысячи ладов показывая, как они довольны. Граф, которого насторожил лай собак, посадил ребенка опять на траву и повернулся в мою сторону. Краткий миг узнаванья — он сбежал с террасы и бросился мне на грудь.
— О, Карлос!
— О, Людвиг!
— Какими судьбами ты вновь здесь?
— Какое счастье видеть тебя снова! Дорогой, дорогой граф! Я уж и не чаял, что мы свидимся.
Наши нежные и пылкие объятия заглушили простейшие и односложные восклицания, коими исчерпавшая себя природа обозначает высочайший восторг. Наши слезы смешались у нас на щеках. Небо улыбалось над нами, разделяя нашу радость; у ног наших распускались прелестные цветы. Теплая и полная чувств фантазия никогда не развертывается столь полно, как при свидании и новых объятиях двух родственных душ.
Он взял меня под руку и повел к дому.
— Здесь тебе все хорошо знакомо, Карлос, — сказал он на ходу. — Но ты найдешь и нечто новое.
Мы приблизились к мальчику, который все еще сидел на траве и играл сорванными цветами; увидев отца, он протянул ему букетик. Растрогавшись, граф взял свое дитя на руки и сказал:
— Это мой сын, маркиз. Я назвал его Карлосом. Что ты скажешь на это?
— Что небеса желают сделать его более счастливым, чем его тезку.
ebooksa