— Можно?
В дверь заглянула моложавая женщина лет пятидесяти, в длинной темной юбке, какие, наверное, носили еще в царских гимназиях, и такой же старообразной блузке с рюшами. Узкое серьезное лицо, поджатые губки, шляпка на голове. Ну как же, городская интеллигентная женщина — и без шляпки?
— Матвеева Татьяна Петровна? — Алтуфьев расплылся в улыбке.
— Она самая. А вы, значит, следователь?
— Да-да — следователь. Проходите, Татьяна Петровна, садитесь. Начнем, так сказать, разговор.
Ничего нового к тому, что уже рассказала по телефону, свидетельница не добавила. Тем не менее запротоколировать показания было нужно, и Владимир добросовестно напечатал про то, как гражданка Матвеева пришла с Лидой в старую школу «по музейным делам», как потом ушла — «около часов трех» и слышала по пути пьяные голоса на конюшне. Не забыли и про позолоченные часики марки «Заря», что были у несчастной девушки, а потом каким-то образом оказались у молодого Котьки Хренкова.
Покончив с уже известным, Алтуфьев предложил свидетельнице воды и начал задавать вопросы.
— Был ли у Лиды фотоаппарат?
— Да, был, она с ним и пришла, собиралась кое-что переснять из документов. А то, знаете, многие такие ветхие.
В фотоаппаратах Татьяна Петровна не разбиралась, пояснила только, что «такой блестящий, красивый, в коричневом кожаном футляре»… Насчет мопеда — задумалась.
— У старой школы — нет… и у конюшни тоже. А вот внизу, у новой школы, у кочегарки, вроде стоял… Мопед или велосипед — я не присматривалась. Цвет? Ну, темный такой. Да-да, темно-серый.
Про документы свидетельница пояснила куда более подробно:
— У нас и оккупанты были, и полицаи с комендатурой. И партизанский отряд! Так, знаете, много всего… Заведующей музеем меня недавно поставили, директор лично просил. Не смогла отказать. А Лидия Борисовна мне помогала — она же на практике, да и часов по французскому у нее не так много было. Тем более лето уже… Знала ли она немецкий? Да, но плоховато — сама учила. Кое-что понимала, да… А с немецким, знаете, мне повезло! — Татьяна Петровна вдруг всплеснула руками. — К нам девочка перевелась из Тянска, переехала к тетке. Там мать умерла, грустная такая история…
— Понимаю.
— Так вот, девочка эта — Епифанова Зоя — у нас в девятом училась, сейчас в десятый перешла, «Б». Она у себя в Тянске как раз немецкий учила. А у нас, знаете, только французский, не знали, как с нею и быть, пока директор не решил…
— Так что эта Зоя? — Владимир Андреевич не то чтобы перебил, а умело направил разговор в нужное русло. — Вам тоже помогала с музеем?
— Да! Я ей документы домой давала — переводить. А Лида… Лидия Борисовна заодно и оценки ставила. Отношения между Зоей и Лидией Борисовной были очень хорошие, но без всякого панибратства… хоть и говорили про Лидию Борисовну всякое… Ну, поводы давала… хотя чего уж теперь. А с Зоей у них все было хорошо, Лидия Борисовна даже ей открытки дарила, с артистами и так, праздничные, — Зоя увлекается, собирает… Вообще она девушка серьезная — трудовой сектор! Не то что некоторые…
После обеда в комнате погибшей провели повторный обыск. Напечатав постановление, Алтуфьев позвонил начальнику, прокурору, — тот, конечно, сделал очередной втык за «затягивание дела», но постановление обещал подписать.
— Быстрее, Владимир Андреевич, быстрее! Не копайтесь там. А то, знаете ли, у нас и кроме вас имеются… молодые да резвые!
Так вот… обнадежил.