Об убийстве Зоя уже знала и Лидию Борисовну очень жалела. Правда, насчет личной жизни они с учительницей не откровенничали. Что же касается документов, то там, по словам Зои, работы было — непочатый край. До переезда в новое здание школьным музеем всерьез никто не занимался, да и музеем-то он считался лишь на словах, поскольку зарегистрирован в гороно не был. Так — просто выставка.
Вызвавшись помочь, вернее, получив комсомольское поручение, Зоя, будучи человеком добросовестным, периодически брала в школе пачку бумаг — переводила, сортировала по фотографиям.
— Да вот, сами смотрите!
Старые партизанские фотографии, боевые листки, немецкие листовки, приказы. Нет, никаким секретным архивом тут и не пахло!
— И все же, Зоя, ты пока из школы ничего не бери, — уходя, на всякий случай предупредил Алтуфьев. — Позагорай, отдохни малость. А то вон какая бледненькая!
Позагорай, ага… Девчонка еще больше смутилась.
И снова — почта, и снова — бритоголовый начальник. На этот раз разбирались со штемпелем на открытке. Много времени это не заняло — начальник просто открыл толстый ведомственный гроссбух со строгой пометкой «Для служебного пользования».
— Так-так-так… ага… вот… Есть отделение! Московский район, улица Варшавская. Неподалеку от Кузнецовской, ага.
И что это давало? Объявить неведомого воздыхателя в розыск следователь никак не мог — не хватало данных, увы.
Зато можно было наконец заняться фотобумагой. Той самой, на которой анонимный «доброжелатель» отпечатал пикантные карточки с пляжа.
— Йодоконт? — продавщица навалилась на прилавок своим объемистым бюстом. — Сейчас, по прейскуранту гляну. Мне-то все одно, как она там называлась. Фотобумага и фотобумага.
— Вы, Анфиса Федотовна, лучше припомните, кто ее у вас брал?
— Так все брали, — тряхнув грудью, хмыкнула продавщица. — Ну, фотолюбители — кто всегда берет. Пленку там, проявители-закрепители… я во всем этом не разбираюсь.
— Ну а все-таки… кто? — не отставал Алтуфьев. — Не так-то и много у вас фотолюбителей. Озерск — городок небольшой.
— Зато ребятни много. Эти-то завсегда прибегают — то бумаги, то пленки им дай. Я иногда даже придерживаю, для взрослых, а то ведь эти-то говна… сами знаете, на уме баловство одно.
«Говнами» или «говнами собачьими» в окрестных деревнях издавна называли детей лет до тринадцати-четырнадцати. В этом возрасте они уже становились «робятами», с них и спрашивали почти наравне со взрослыми, и так же усаживали за стол, могли и рюмку самогонки налить, а уж бражки-то — запросто. «Говны» же бражку крали и пили где-нибудь в лесочке, тайком. Никто их за полноценных людей не считал и жизнью их особенно не интересовался. Играются себе — и пусть.
Из взрослых фотобумагу в последнее время покупали человек восемь. Именно «Йодоконт» — другой в продаже не было уже месяца два.
— Василий Иванович, доктор, — загибая пальцы, припоминала тетка Анфиса. — Он всегда по десять пачек берет, но в этот раз я ему только пять отпустила — мало привезли. Затем Говоров Аркадий Ильич из Дома пионеров, директор. Их так-то бумагой снабжают, для кружка. Но для себя он завсегда в магазине берет. Очень уж честный.
Говоров, заведующий Домом пионеров, — следователь взял его себе на заметку. А почему бы и нет? Тем более — фотографии…
— Еще Миша Светлов, корреспондент бывший. Авдотьин, пенсионер… Еще кто-то… А! Почтальон наш, Столетов! — улыбнулась продавщица. — Тот для соседа, дяди Толи Ващенкова, брал. Еще и проявитель, и фиксаж. Ой! Он как-то и для пленки проявитель спрашивал! Тоже для соседа.