Нечто охнуло, и зашуршала одежда.
Матвей вытянул вперед руку, сжал что-то и потянул на себя.
Пахнуло несвежим дыханием, и Ипсилон произнес:
– Я не хотел тебя напугать.
Матвей закричал.
– В смерти нет ничего страшного, ты и я…
– Вот что… – сквозь слезы выдохнул мужчина. – Ты заманил меня сюда, чтобы убить? Что я тебе сделал? Почему я? Почему все это происходит со мной?
– Потому что ты и я идеально подходим для этого.
– Что?
– Ты боишься, Матвей, боишься того, кто ты. Это извечный страх, извечный источник всех вопросов. Люди всегда интересовались, что же там внутри сидит такое, а потому испытывали его, этого зверя. Думали, что смогут укротить, заставить плясать, как медведя в цирке. Проверяли, как далеко сможет зайти человек, на что мы на самом деле способны. И знаешь, Матвей, они все ужасались, потому что обнаруживали, что человек способен на все. Я это тоже понял. Человек может стать богом. Начиная с древних племен, с их религией… Продолжая великими философами. Человек есть нечто, что должно превзойти! И заканчивая мною. Я убью древних богов, и в этом ты мне поможешь. Бог лезет из тебя наружу, не страшись же своего лица!
– Ты сумасшедший, Ипсилон!
Матвей побежал прочь. Ипсилон не пытался его преследовать – не было нужды.
Они оба были здесь.
Им обоим отсюда не выбраться.
Матвей петлял как заяц между НИЧЕМ и НИЧЕМ.
Иногда поворачивал направо, потом – налево, потом – прямо, чуть-чуть назад, снова вперед и так по кругу. Словно играл в догонялки и не хотел быть осаленным.
Перед глазами мелькали образы Алены и родителей. Чтобы они сделали, оказавшись на его месте? Честно говоря, с трудом вериться, что кто-то еще может с таким столкнуться.
«Чушь, – одернул он себя, – хватит врать!».
Никто кроме него не мог больше оказаться здесь. Ни Алена, со своей бездревностной работой, ни родители, порабощенные ленью и продавшие себя и своих детей за жалкие годы бездейственности и безыдейности.
Повинуясь какому-то странному порыву, Матвей падает, ударившись о НИЧТО.